Штаны от губернатора

Победы в профессиональных конкурсах нужны молодым и старым. Молодым — по материальным соображениям и как ориентир точности выбранного пути. Старым — для моральной поддержки: помнят, не забыли! Для остальных победы или неудачи лежат в плоскости отвлечённой: это игра удовлетворённого или обиженного тщеславия, вряд ли более того.

Та награда, что преобразила меня внешне, пришлась именно на молодые годы. Именно в молодые годы я нуждался в ней больше всего. Губернатор вручил мне коробку, где находились ботинки, штаны и рубаха.

Он не знал, что там — внутри коробки. Я — знал. Знала Ирина Дубиневич, моя коллега, лично выбравшая обновку. Знал ещё один человек, который не обнаружил бы своё знание ни под каким соусом: подполковник Заяц, помощник военкома.

Коробка была обёрнута фольгой. Вручалась под аплодисменты ветеранов. Она была объёмной и лёгкой. Ботинки, штаны и рубаха весили от силы килограмм-полтора. Я опасался одного: как бы не спросили, что находится в блестящем параллелепипеде. Я не придумал, что соврать.

Штаны мне и впрямь требовались позарез. Я ходил в одних, исправно стиравшихся раз в неделю, в выходной день, по приезду домой. Пока они сохли, подвешенные над газовой плитой, я бродил по квартире в трусах.

В рубашке и ботинках я тоже нуждался, хотя об этом не подозревал. Это пояснила мне Ирина, критически оценившая мой повседневный гардероб: линялые футболки и кроссовки пошива КНР.

Я вообще плохо разбирался в одежде. Я и сейчас в ней особо не разбираюсь. Но сейчас оправдываю свою темноту отсутствием мотива: шестой десяток — кому на меня любоваться? А тогда… тогда, наверное, сваливал всё на отсутствие денег и желания франтить.

Хотя это, конечно, уловка. Отсутствие вкуса — вот, что это такое. Простительное в условиях советского дефицита шмоток, но, к сожалению, переросшее в хроническое.

Когда в школе родня подарила мне песчаного цвета импортные брюки, я несказанно обрадовался. Они казались мне очень оригинальными.

В голубой рубахе навыпуск, в песчаных брюках и шлёпанцах за семь рублей я шагал по собинским улицам, напоминая себе зоолога Джеральда Дарелла, чьи книги очень любил — на фотографиях в африканских тропиках и в южноамериканской сельве он выглядел именно так.

Я бы и дальше гордился, и дальше вышагивал, но меня встретил одноклассник Александр Орлов, который заявил, что я похож на сбежавшего из психушки пациента. Он повёл меня к себе домой и на швейной машинке перестрочил давно вышедшие из моды клёши в супермодные дудочки.

Голубую рубаху с карманами заправили в брюки, сами штанцы украсили ремнём; со шлёпанцами ничего поделать было нельзя, но, впрочем, при остальном наборе маленькая вульгарная деталь не портила общей картины.

У Орлова был вкус. У меня его не было. К середине 90-х, когда я работал в газете «Молва», мало что изменилось. Но тут на помощь пришла Ирина. И, разумеется, конкурс, о котором я упомянул вначале.

Это был конкурс, наличие которых обнаруживается в канун праздничных дат. Датой было — 9 мая. Военкомат награждал журналистов. Я попал в их число.

Ответственный за подарки подполковник Заяц рассудил мудро и справедливо: «Зачем покупать наугад, если каждый сам знает, что ему нужно?». И выдал будущим награждённым сумму, на которую те обязывались приобрести подарок и сдать чек.

Когда через несколько дней я вручил подполковнику Зайцу магазинные бумажки, он схватился за голову. Он застонал. Он не мог поверить своим глазам, а глаза у него были большие и печальные, много повидавшие до того и многое увидевшие после.

— Ботинки, рубаха, штаны!— кричал он, комкая чеки. — Ты что, идиот? Что я скажу военкому? Что на День Победы мы дарим журналисту штаны? Да он меня расстреляет!

Штаны были хорошие, он зря. Кажется, итальянские. Ботинки — белорусские, с квадратным носом и массивным каблуком. Рубаха — неизвестного происхождения, в нежную бело-голубую клетку. Но в одном Владимир Заяц был прав: дарить это было решительно нельзя, что я и осознал через минуту.

Это было бы оскорблением ветеранов, приглашённых на церемонию. Это был бы позор перед губернатором, участвующим в награждении. В конце концов, это была подстава для благодетеля-подполковника, которого, конечно, не расстреляли бы, но пару холостых зарядов над головой могли бы бабахнуть.

Всё это я понял, раскаялся, и рысцой поскакал в редакцию. Вскоре мы уже затискивали наши приобретения в коробку, маскировали её фольгой, а в промтоварном магазине, где работали знакомые, хватали за рукава посетителей, закупавших хоть что-нибудь на похожую сумму, чтобы выклянчить у них чек.

Через пару часов я доставил подполковнику Зайцу просто чек и чек товарный, удостоверяющие: куплен кофейный сервиз. Возможно, не самый уместный подарок в День Победы, но всё же нейтральный, практичный, деловой.

И губернатор вручил мне — официально набор чашек с блюдцами, а неофициально штаны и штиблеты, — и это был самый запоминающийся, нужный и волнительный подарок в моей жизни. Тогда он, пусть ненадолго, изменил меня внешне: я приоделся. А потом пошли внутренние изменения: отношение к конкурсам, грамотам и дипломам приобрело отстранённый характер.

Победы и неудачи сейчас, в пору позднего среднего возраста, воспринимаются причиной лишних душевных волнений, не приносящих, впрочем, ни острой радости, ни особых огорчений. Думаю, надо просто подождать. Возможно, доживу до тех лет, когда даже формальное внимание по корпоративному признаку родит в душе тёплую волну благодарности: «Помнят! Не забыли!».

Старческая чувствительность — много ли надо, чтобы душа пожилого расцвела и запела? Впрочем, памятуя молодость, я бы не отказался и от презента. Может, кто-нибудь из будущих губернаторов или прочих лиц задумает побаловать пенсионера-шрайбикуса подарком, так я думаю, сумел бы раскрутить его помощника на валенки. Пожилым валенки очень нужны. У пожилых говорят, в холода ноги зябнут.