Разврат, шпионаж и восхваление царского режима: дело фрау Кох

На второй день Великой Отечественной войны в Коврове сотрудники НКВД арестовали Марию Карловну Кох. Та работала в библиотеке завода № 2 имени Киркижа (ныне это завод имени Дегтярева). 41-летнюю женщину, немку по национальности, обвинили в контрреволюционной деятельности и шпионаже. А спустя два месяца, в середине сентября, ковровчане были шокированы, когда «шпионка» Кох вернулась домой целая и невредимая, хотя и изрядно похудевшая и осунувшаяся… Приводим подробности этой интересной истории.

Дело ясное

Известно, что в первый год войны сотни тысяч немцев, проживавших в Поволжье и других регионах Европейской части России, интернировали вглубь страны. Переселяли их в Коми, на Урал, Алтай, в Казахстан и Сибирь. Но это началось в сентябре-октябре 41-го, а в самом начале войны массово немцев не трогали.

И всё же арест Марии Кох сразу после объявления о нападении врага выглядел если не закономерным, то оправданным. «Дыма без огня не бывает», думают обычно. Да и не было принято обсуждать такие вещи.

Обвинительное заключение тоже было стандартным для тех времён.

— Будучи враждебно настроенной к ВКП(б) и Советской власти, на протяжении длительного времени ведёт контрреволюционную работу, организуя вокруг себя учащуюся молодёжь, прививая им антисоветские взгляды, противодействовала вступлению в комсомол, давала читать вредную для воспитания молодёжи литературу, устраивала вечера с выпивками,— значилось в материалах дела.

Кох обвинили в том, что её посещала молодёжь, что с теми, кто уехал из Коврова, она переписывалась. А те, между прочим, были курсантами в разных городах СССР.

— Она интересуется работой военных училищ, системами самолётов и вооружением Красной Армии,— сделали вывод в НКВД.

Казалось бы, схема ясная (при шпиономании накануне войны она рождалась чётко): гитлеровцам накануне войны внедрили своего агента на крупное оборонное предприятие, но его удалось вовремя выявить и разоблачить. За шпионаж, да еще в суровых условиях военного времени, без лишних разговоров ставили к стенке.

Юный стукач

Мария Карловна Кох была уроженкой Саратовской области. Там немцы-колонисты, приглашенные в Россию императрицей Екатериной II, жили еще с XVIII столетия.

Женщина получила высшее образование. В совершенстве владела немецким и русским языками. Оказавшись в Коврове, устроилась на работу в библиотеку, где занималась переводами немецкой технической литературы.

Будучи пианисткой, она ещё подрабатывала музработником в детсаду железнодорожников станции Ковров.

Мария Карловна жила вместе с взрослым сыном. Тот часто приводил домой своих друзей-приятелей. Среди них были и дети одного из руководящих работников завода имени Киркижа Рем и Людмила Мирские.

Молодежь проводила вечера на квартире Кохов в дружеских посиделках, а Мария Кох играла для них на пианино, аккомпанируя любителям пения и при танцах. Отношения были настолько дружескими и теплыми, что, уезжая на несколько дней в Москву, Рэм Мирский даже занял у «тети Маши» денег. Хотел что-то купить в столице, а просить у своего высокопоставленного отца — не решился.

Именно Рем Мирский фактически и инициировал донос на гражданку Кох. То ли он долг отдавать не хотел, то ли просто оказался подлецом. Сам юнец доносить не стал (видно, даже для этого была кишка тонка). А пожаловался своему отцу: мол, на квартире у Кох, с поощрения хозяйки, молодые люди пьянствуют, в карты играют, а еще непотребную литературу немка ребятам подсовывает…

Здравствуй, молодость!

Наговорил доносчик с три короба. Рассказал, как одного из его приятелей собирались по конвейерному принципу принять в комсомол, а Кох ему объяснила, что комсомол — это не только значок на груди. Нужно, мол, быть образцовым во всем, и пока есть недостатки в поведении, то в комсомол лучше не вступать. Это было трактовано как «контрреволюционная агитация».

А ещё 40-летняя женщина «провинилась» в том, что как-то в задушевной беседе с молодежью ударилась в воспоминания и рассказывала о своей молодости. Та пришлась на 1910-е годы — на дореволюционное время. В воспоминаниях о молодости всегда есть что-то светлое и хорошее. Но это записал так: восхваляла царский режим!

О том, что задолжал денег, Мирский-младший своему папаше не сказал.

Все сказанное сыном бдительный Мирский-старший серьезно изложил в своем заявлении в НКВД. Заодно добавил такую многозначительную деталь: Кох переписывается с бывшими воспитанниками и друзьями сына, поступившими в военные училища…

Та действительно переписывалась с несколькими прежними детсадовцами, а ныне курсантами, в том числе летных училищ. Разумеется, спрашивала в письмах, как дела, как учеба? Но в доносе это звучало так: интересуется работой военных училищ, системами самолетов и вооружением Красной Армии. Шпионка и есть!

Дала прикурить!

Поскольку грянула Великая Отечественная, и вероятность наличия немецких шпионов была весьма велика (за несколько лет до того в Коврове выявили реальных агентов Абвера), то сотрудники Ковровского городского отдела НКВД проявили оперативность. Они задержали гражданку Кох и доставили ее в Иваново (тогда Ковров входил в состав Ивановской области). Там за нее уже взялись сотрудники областного управления того же наркомата.

Надо отдать им должное: в крайне тяжелой и нервной обстановке первых дней войны, сотрудники НКВД не стали гнать заведомо расстрельное дело и бодро рапортовать о пойманной шпионке. Все обстоятельно выяснили и во всем разобрались. А сделать это было сложно.

Ведь сестра Рэма Мирского Людмила тоже дала показания на обвиняемую: «Мария Кох в присутствии молодежи играла на рояле развратные песни и её развращала».

«Разврат» выразился и в том, что курившая Кох предложила девушке сигарету!

Было ещё одно обвинение. После объявления о начале войны, Кох, оказывается, изменилась в лице. Доносчик писал: «Как мне рассказывала моя жена, у Кох резко упало настроение и её лицо было совершенно другим, как это было у неё раньше».

Какая тут логика, понять трудно. Радоваться ей надо было, что ли? Наверное, у всех после начала войны «резко упало настроение», разве лишь настоящие шпионы могли радоваться, да и то не показывая вида.

Разобрались — отпустили

12 сентября 1941 году начальник отделения УНКВД Ивановской области вынес официальное постановление «о прекращении следственного дела по обвинению Кох М.К.» В этом документе говорилось следующее:

— В процессе же предварительного расследования было подтверждено, что у Кох в квартире часто собиралась молодежь и устраивала совместно с её сыном вечера. Однако материалами следствия не доказано, что эти вечера носили антисоветский характер.

В отношении проведения шпионской деятельности Кох виновной себя не признала, а также в деле нет никаких материалов, которые позволили бы придание суду Кох. На основании изложенного постановил: следственное дело № 11607 дальнейшим производством, за отсутствием состава преступления, прекратить. Обвиняемую Кох из-под ареста освободить.

Так закончилась эта история, противоречащая стереотипу о том, что «компетентные органы» при Сталине, да еще во время войны, мели всех под одну гребенку.

Если не считать того, что Мария Карловна более двух с половиной месяцев провела в следственном изоляторе в состоянии жуткого стресса и полной неопределенности, то конец можно назвать благополучным.

А вот судьба доносчика и его великовозрастных детишек осталась неизвестной. За ложный донос сегодня они сами бы стали фигурантами уголовного дела. Но тогда все могли списать на излишнюю похвальную бдительность. Ведь Кох была немкой…