Француз из камешковских земель спасал русский флот
В Камешковском районе ведется работа по созданию нового музея «Пристань старого капитана» в селе Горки. Участок под музей уже сформирован, и работы по созданию экспозиции запланирован на 2021 год. Все дело в том, что здесь находилась усадьба героя Северной войны, соратника Петра Великого, вице-адмирала Никиты Петровича Вильбоа. Это французский моряк, приглашенный царем на службу и отдавший полвека русскому военному флоту. В процессе сбора материала к его биографии установлен интересный эпизод, относящийся к событиям 280-летней давности. В июне 1739 года по приказу императрицы Анны Иоанновны в Кронштадт, главную базу российского военного флота, была отправлена группа проверяющих. Им надлежало выяснить, в каком состоянии находятся военные корабли и укрепления. Длительное время особенно не вникавшее в нужды флота правительство обеспокоилось морскими делами. Ведь вновь обострились отношения со Швецией, разгромленной во время многолетней Северной войны Петром Великим.
Одним из проверяющих был Никита Вильбоа. И результаты проверки едва не стоили ему карьеры и жизни.
Почти полтора десятка лет спустя после кончины Петра I созданный им военный флот пришел в упадок. А в Шведском королевстве, где правили королева Ульрика-Элеонора (сестра разбитого под Полтавой Карла XII) и ее супруг король Фредерик I Гессенский, на риксдаге 1738-1739 гг. к власти пришла «партия шляп», взявшая курс на подготовку войны с Россией.
Шведские «ястребы» намеревались взять реванш и вернуть все утраченное по результатам завершившего Северную войну Ништадтского мира.
Именно в такой тревожной обстановке и отправились в Кронштадт проверяющие, главным из которых был только что назначенный генерал-кригс-комиссаром и вице-президентом Адмиралтейской коллегии (заместителем начальника ВМФ по снабжению) с чином вице-адмирала Федор Иванович Соймонов — один из «птенцов гнезда Петрова», выпускник Московской математико-навигацкой школы, три года изучавший морское дело в Голландии и проходивший практику на новейшем 64-пушечном линейном корабле «Ингерманланд» в присутствии самого Петра Великого.
Вместе с Соймоновым в Кронштадт отправились опытные моряки, герои Северной войны: капитан-командор Никита Петрович Вильбоа и его соратник и приятель капитан-командор Денис Спиридонович Калмыков, тоже выпускник навигацкой школы, учившийся морскому делу в Англии, будущий контр-адмирал. Соймонов, Вильбоа и Калмыков были единомышленниками, отдавшие русскому флоту десятки лет жизни и стоявшие у истоков его создания. Им было особенно больно видеть, в какое плачевное состояние пришло любимое детище Петра Великого.
Недавно Государственным историческим музеем было выпущено фундаментальное издание «Ф.И. Соймонов. Рукописное наследие», где опубликованы записки этого выдающегося государственного деятеля из фондов отдела письменных источников ГИМа. В мемуарах Соймонова имеется подробный рассказ о проведенной им вместе с Вильбоа и Калмыковым инспекционной поездке в Кронштадт 18 июня 1739 года, результатом которой стал грандиозный скандал, едва не погубивший не в меру принципиальных проверяющих.
Соймонов приводит интересный рассказ о событиях, предшествующих их кронштадтской миссии. Оказывается, сначала в Кронштадт был послан майор лейб-гвардии Преображенского полка Людвиг фон Альбрехт — выходец из Пруссии, служивший в России к тому времени почти 40 лет и являвшийся доверенным лицом императрицы Анны Иоанновны. Как пишет Соймонов, Альбрехт доложил в Петербурге, «что он многое нашел весьма в худом состоянии, то есть, как на военной средней и купеческой гаванях, так в Кроншлоте и в цитадели мосты сгнили, станки пушечные, болшая часть, сгнили, которыми действовать невозможно».
Но президент Адмиралтейской коллегии граф Николай Федорович Головин и поддерживавший его фаворит царицы герцог Эрнест Иоганн Бирон попытались убедить императрицу, что фон Альбрехт «доносил неправду». Однако Анна Иоанновна доверяла майору и решила перепроверить его донесение представительной комиссией из вице-адмирала и двух заслуженных капитан-командоров, в числе которых был и ставший нашим земляком Н.П. Вильбоа.
Проверяющие хорошо понимали, чем рискуют, фактически выступая против своего прямого начальника графа Головина и всесильного тогда герцога Бирона. Но проверили все досконально и доложили чистую правду. Рапорт моряков состоял из 18 пунктов. Один другого круче. Вот выдержки из него. «Мосты на всех гаванях, так и у Кроншлота и в цитоделе почти згнили, что… и ходить невозможно… Пушечные станы на многих батареях, а паче колеса потому же многие згнили так, что и одного выстрела выпалить невозможно. Гавани, а паче середняя, так засорены, что многие казенные и портикулярные суда потоплые нашлися, которых в одной средней гавани болше 40 судов явилось… В военной гавани корабли в такой нечистоте найдены, что внутри от нечистоты и мокроты грибы проросли…»
Таким образом, только в одной из кронштадтских гаваней находилось 40 полузатопленных от ветхости и отсутствия должного ухода кораблей, крепостные сооружения и батареи было невозможно использовать для боя.
Даже те корабли, которые еще оставались в строю, находились в ужасающем состоянии, поросшие грибами и плесенью.
С рапортом Соймонова, Вильбоа и Калмыкова ознакомилась императрица. Но их самих к докладу не допустили, а пояснения давал фактически ответственный вместе с Бироном за развал флота вице-адмирал Головин, кстати, в присутствии того же Бирона.
Ф.И. Соймонов писал об этом так: «И потом мы с Вильбоем [так на английский манер он называл французскую фамилию Вильбоа] с репортом и с планом о проходе поехали в Питербурх… Министры пошли по тому делу докладывать, нас оставили в передней, а сами вошли в другую комнату. Потом слышно нам было, что секретарь Ехлер читал наше доношение, и почти на всякий пункт слышно нам было государыни голос, и ничто иное, как то одно: „Да чего ж адмирал смотрел?“ И так неоднократно. Герцога Бирона, патрона Головина, тогда при том не было, однако за несколько до окончания приехал и последние пункты слышал… Потом отворилися в нашу комнату двери, и государыня, увидя нас, остановилася в дверях, будучи в великом гневе. И как мы стояли не очень близко, и к руке итить, видя ее гневную, не посмели, то и государыня, поворотить изволила, а мы с Вильбоем пошли по домам».
В итоге Головину при помощи Бирона удалось избежать ответственности. А проверяющие радовались и тому, что им удалось избежать царского гнева, потому что нередко крайними становятся не действительные виновники, а дурные вестники.
«И сколь мне все то удивительно ни было, — писал Соймонов, — толь важный осмотр и толь важные в неисправности наши пункты такое окончание получили, что ни маеора Альбрехта за первой осмотр, а нас — за другой не похвалили, и не винили, и на Адмиралтейской коллегии ни о каким исправлении не говорили. Словом, все то так уничтожено, как бы ничего не было. А мы с Вильбоем и тем были довольны, что нам ни добра, ни худа не сказали; разошлися по своим местам и должностям».
Опасность, которой подвергались правдолюбцы Соймонов, Вильбоа и Калмыков, была действительно велика. Бирон в 1740-м успел расправиться с вице-адмиралом Соймоновым, которого отправили в сибирскую ссылку. Вильбоа и Калмыков тоже, как говорится, ходили по краю. Тем не менее вследствие принципиальности опытных моряков беспечное командование получило хорошую встряску. А в 1740 году умерла императрица Анна Иоанновна, был арестован Бирон, и в 1741-м на престол взошла дочь Петра Великого Елизавета Петровна, при которой началось возрождение русского флота.
И когда в том же 1741 году Швеция все-таки начала войну с Россией, то уже не застала наследников Петра врасплох. Вскоре Елизавета Петровна назначила контр-адмирала Н.П. Вильбоа главным командиром кронштадтского порта, где прежде был бардак и где навели, наконец, порядок.
В 1743 году Швеция запросила мира. Ее флот ни разу не рискнул напасть на русские корабли.
В 1747 году Н.П. Вильбоа, которому тогда исполнилось 66 лет, попросился в отставку и был награжден дочерью Петра Великого чином вице-адмирала и орденом св. Александра Невского. Мемуары его сослуживца Федора Соймонова позволяют нам лучше понять одну из важных страниц биографии нашего земляка Вильбоа — француза, для которого Россия стала второй родиной.