Долгий поход за ёлкой от Беловодья до Казённого
Водку первый раз я попробовал в обстоятельствах трагических и счастливых. Так бывает. Трагических, потому что чуть не замёрзли в снегу. Счастливых, потому что не замёрзли. Мы вернулись из леса, где целый день ползали по сугробам, как собаки Конюхова в переходе Карелия — Северный полюс — Гренландия. А начиналось всё просто: нам понадобилась ёлка.
30 декабря, Новый год на носу — как без ёлки? Брать на базаре, когда в трёхстах метрах от дома темнеет лес, глупо. Но и брать в лесу, уплывающем аж до Рязани, опасно. Боялись мы не чащобы, а ребят с красными повязками, стоящих на подходах. Как-никак рубить ёлки — браконьерство. А браконьеров бьют рублём.
Зима — не лето, летом зайдёшь в лес где угодно. Зимой снег — плохо. Решили топать сначала по дороге — их в «зелёнку» всего две-три, — затем, слегка углубившись и добыв дерево, возвращаться по лесу, не теряя из виду обочины. Планировщики, блин.
Рассвело — зашагали. Мы с братом — два парня из райцентра: мне пятнадцать, ему двадцать четыре (правильно сосчитали, на 9 лет старше). Топор под дохою, улыбка на лице. Мимо кордона: «Доброе утро, гуляем, дышим воздухом, прекрасная погода, не правда ли?» Шлёп-шлёп — на Беловодье.
Беловодье — это озеро. На озеро твёрдое покрытие не гонят, это баловство, его дальше вели, на асфальтовый завод. Но дорога огибала озеро и называли её — на Беловодье. И сейчас так зовут.
Мы километра полтора отмахали и вправо захрустели по сугробчикам. Полазили недолго — вот она ёлка, какая нам нужна: не маленькая — не большая, не низкая — не высокая, как раз впору. Срубили.
Кому из нас пришло в голову срезать путь, не помню. Но резон был: нет разницы, как сквозь лес пробираться — вдоль обочины или напрямки, напрямки даже лучше, короче (дорога-то петляет). И кордон не заметит.
Пошли. Отмахиваясь от веток, спотыкаясь о поваленные стволы, минуя белые шапки запорошенных пней, муравейников и болотных кочек. Да ещё с ёлкой в руках. Одного не учли — снег. Зима не лето, я вам говорил.
Коварный снег, который сначала был по щиколотки, поднялся до колен, а потом выше. В лесу шагать было трудно — ёлки-палки, мокрые хвойные лапы по лицу хлещут, на открытом пространстве — невозможно: снега по пояс. Через час поняли — заблудились.
Фильмы про войну помните? Мчит пехота по белым просторам, как по футбольному полю: «Ура! Ура!». Какое там «ура», если два шага и мордой в сугроб — сил нет. Юрий Никулин, служивший под Ленинградом, в книге «Почти серьезно» так и пишет: атака, три метра пробежишь — лежишь, сил набираешься.
Ну, мы-то не фронтовики. Браконьеры. Ёлку бросили. Бредём. В какой стороне город? Примерно понять можно, но движемся зигзагами, выбираем, где снега меньше. Снег мокрый, температура около нуля, день серый, солнца нет. Час проходит за часом.
Я то сажусь в снег, то лежу на нём. Когда лежишь — хорошо. Тепло. Засыпаешь. Брат хлещет меня по щекам, тянет за рукав. Я не реагирую: хочется спать. Брат поднимает меня на ноги. Идём.
…Часа в три, когда и без того серое небо стало меркнуть, увидели впереди большой прогал и взяли на него. Это была Казёнка! Казённое озеро! Спасены!
Между Беловодьем и Казённым всего-то километров пять-семь. Это по прямой. А сколько мы накувыркались — кто знает? От Казёнки до города тянулись хорошие дороги, не асфальтовые, а такие, натоптанные. И лыжня. Минут сорок, и ты дома.
Возвращались уже в сумерках. Кордонов не было: какой дурак будет в это время по лесу шататься? Шагали бодро, а перед самым выходом увидели ёлочку, какая нам нужна: не маленькая — не большая, не низкая — не высокая, как раз впору. Срубили. С ней и пришли.
Теперь про водку (наконец-то, скажут читатели, долго ты подводил). Брат набуробил ванну и налил полстакана сорокаградусной. Я жахнул, с холода не почувствовав запаха, и погрузился в горячую воду. Закрыл глаза…
…и через мгновение услышал грохот. Ломились в дверь — я закрыл ванную. Я, оказывается, заснул — мгновение на деле было двадцатью минутами гробового молчания, из-за чего брат и забил тревогу.
Всё это было давно. Через двадцать лет брат умер. Можно сказать, погиб. Бывают такие ситуации, когда ты себе должен помочь сам. И без твоего желания помощь других бесполезна. Он себе помочь не сумел. Я ему — тоже.
А ёлки к Новому году с тех пор предпочитаю искусственные. Пусть не пахнут. Зато губить никого не надо. Пусть растут.