Лошадиная сила

Сохраним ли мы мощь владимирской породы? В Заклязьменском началось строительство новой конюшни для владимирских тяжеловозов. Через год там планируется создать центр сохранения породы. К имеющимся на госконюшне жеребцам добавят еще 25 конематок, планируют заниматься разведением породы. Впрочем, специалисты, в том числе и на страницах нашей газеты («Владимирские тяжеловозы. Истории и судьбы» от 26.06.2014), высказывают сомнения относительно эффективности такой племенной работы. Сегодня мы предлагаем вниманию читателей еще одно мнение на этот счет. Наш эксперт — советник губернатора по коневодству, дочь «короля русской тройки» Ольга Фомина. — Ольга Владимировна, как вы оцениваете проект разведения тяжеловозов в Заклязьменском? Он станет спасением для породы? — То, что губернатор воспринимает тяжеловозов как бренд Владимирской области, — хорошо. Она поняла, что порода вымирает. А Владимирская область без владимирского тяжеловоза — это нонсенс. Поэтому породу надо поддерживать и развивать. То, что конюшню в Заклязьменском строят на 50 голов, — здорово. Но порода считается сильной, когда есть 300 конематок. Здесь их будет 25. Поэтому конезаводом она считаться не может. В советское время существовала удачная, на мой взгляд, система: были конезаводы, где держали конематок, и госконюшни — для жеребцов. «Владимирцев» разводили Юрьев-Польский и Гаврилово-Посадский конезаводы, а племенные жеребцы содержались в Заклязьменском. Сейчас, я считаю, племенная работа по владимирскому тяжеловозу утеряна. Гаврилово-Посадский завод распродал поголовье. Основной генофонд владимирского тяжеловоза сейчас в Юрьев-Польском. Но это частное предприятие «Монастырское подворье». — Вы советуете губернатору возвратить в государственную собственность Юрьев-Польский конезавод? — Не обязательно. Частно-государственное партнерство — это выход. Просто на государство «повесить» завод и уж тем более заново строить — это такое ярмо, на мой взгляд! Разведение лошадей — дело очень затратное. А частникам должны быть какие-то льготы и дотации. В нашей стране есть удачный опыт разведения орловского рысака на Первом московском конезаводе. Там поголовье — 400 лошадей, проходят аукционы, ведется настоящая племенная работа. А еще у них есть дойное стадо, и основную прибыль приносят коровы. — Новая конюшня уже в процессе строительства. Что сейчас можно изменить, чтобы вложенные в нее деньги все-таки пошли на поддержку породы? — Госконюшня, конечно, нужна. Но не надо пытаться совместить ее с конезаводом. Она нужна для содержания и испытаний жеребцов. Я хочу поговорить с губернатором насчет отсутствия здесь условий для разведения. Во-первых, я не вижу здесь пастбищ, где жеребята могли бы нормально развиваться. Если в Юрьев-Польском открыли загон и лошади побежали, то здесь это все сложно. Во-вторых, 50 голов — это мало, таким количеством проблему сохранения породы не решить. На этой конюшне пусть стоят лошади разных пород для проката, конных прогулок верхом и в экипажах. Рядом должен быть ипподром для подготовки лошадей к испытаниям. А породой надо заниматься более продуманно. И делать это надо сейчас, пока генофонд еще есть. — А как вы оцениваете его качество? Вам не кажется, что последнее время порода мельчает? — Тяжеловозов было девять веток. Они не все одинаковые. Кто-то немного шире, кто-то мельче. В основном они сейчас, конечно, подходят под породу. Но стали меньше, я согласна. Потому что в переходный период 90-х не велось должной селекции. Раньше у нас был выдающийся селекционер Евгения Шилкина. У меня хранится ее паспорт на владимирского тяжеловоза в четвертом поколении. Родители кобылы — 1939 года рождения, а порода признана с 1946 года! Сейчас последний, я думаю, специалист остался на Юрьев-Польском заводе, который столь же четкую работу ведет, — Ольга Евсеева, кандидат наук и энтузиаст своего дела. Она сохранила шесть линий и говорит, что может найти еще седьмую. — Есть ли владимирским тяжеловозам применение в экономике? — Во многих т.н. «цивилизованных» странах (Швейцарии, Швеции, Финляндии), то есть в государствах небедных и технически продвинутых, на лошадях работают в лесах. Чтобы не нарушать природную подстилку, не губить молодняк. Трелевку леса проводят именно на тяжеловозах. У нас эту работу выполняют машины. Да и в условиях сохраняющегося российского бездорожья лошадь — это часто хороший вариант. Просто нужно рабочих лошадок продвигать, рекламировать. Тем же фермерам они подспорье. Папа мой всегда говорил, что есть работы, где использование трактора нерентабельно. Больше топлива потратишь. А лошадка ест то, что в хозяйстве растет. — Вы хотите сказать, что лошадь для фермера выгоднее трактора? — Да, если хозяйство небольшое: что-то подвезти легче и рациональнее на лошадке. В труднодоступных местах, где трава бывает самая хорошая, косили всегда на лошадях. Есть и косилки конские, и грабли конские. Но эта традиция ушла, когда все было государственное и деньги лились рекой. А вот «петушинский англичанин» Джон Кописки считает свои деньги. Ему выгоднее косить на лошадке, чем куда-то загонять трактора. И он косит на лошадке! Да хотя бы ради иппотерапии лошадей нужно разводить, ради воспитания детей. Животное организует, воспитывает заботу, любовь. Это нужно нашим детям! Да и вообще лошадь — символ России. Олимпийские игры 1980 года открывались квадригами, а игры в Сочи — русской тройкой, пусть ненастоящей. — Почему так? Перевелись тройки в России? — Нет. Есть в Струнине центр русских троек «Наследие», где работают папин ученик Андрей Корчагин и его сын Владимир. А первую тройку владимирских тяжеловозов объездил папа — к открытию Фестиваля молодежи и студентов 1957 года. Ему, наезднику рысистых лошадей, тогда тяжеловозы очень понравились: нарядные, красивые, сильные. Тройка тяжеловозов — это исключительное шоу! Нельзя допустить, чтобы владимирский тяжеловоз ушел.