«Моя сестра так хотела есть, что однажды кинулась на меня с ножом…»
27 января исполнилось 70 лет со дня снятия блокады Ленинграда.
Если бы я была режиссером, я бы сняла фильм о тех годах. Не по заявлениям профессиональных историков, переписывающих летопись войны то так, то эдак в зависимости от попавшего в руки архива, а по самым заслуживающим доверия источникам — рассказам очевидцев. Таких, как мои собеседники из Владимирской Ассоциации ветеранов — жителей блокадного Ленинграда.
Сегодня в этой некогда многочисленной организации состоит всего 41 человек. А всего блокадников во Владимире, по данным Пенсионного Фонда, около восьмидесяти, в регионе — 198 человек. Увы, многие свидетели тех страшных лет уже не в состоянии самостоятельно передвигаться и вынуждены жить, ограничив себя четырьмя стенами. Для своих членов Ассоциация организует концерты, тематические вечера, оказывает посильную помощь больным и нуждающимся. К 70-летию Победы в Великой Отечественной войне Ассоциация совместно с администрацией Владимира планирует выпустить Книгу Памяти с рассказами об осажденном Ленинграде. Большая ее часть уже написана.
«В подарок… война»
Валентина Лыкова — одна из немногих, кто помнит блокаду в подробностях. Ей тогда было уже 4 года. Война началась прямо в день ее рождения…
— Папа был военным, участвовал еще в Первой мировой войне, поэтому из-за возраста на фронт его не взяли. Мы жили большой семьей (я, папа, мама, бабушка, две сестры и два брата) на территории военной части. Наш дом разбомбили быстро, и нам дали комнату в Смольном, — рассказывает она.
В блокадном Ленинграде каждый был при деле. Взрослые работали на заводах, а дети постарше ночью выходили на дежурства на крыши — гасить фашистские «зажигалки».
— Нас бомбили постоянно, ведь Смольный находится рядом с Невой, а по ней тогда ходили пароходы из Кронштадта, — вспоминает Валентина Лыкова. — Помню, однажды немецкий снаряд попал в соседний с нами дом инвалидов. Когда обстрел прекратился, мы вместе со взрослыми побежали к горящим развалинам. Они вытаскивали раненых, а мы на самодельных носилках и найденных под обломками колясках волокли их на перевязки. Домой вернулась вся закопченная от пожара.
Дневная норма хлеба по карточке — 125 граммов. Потом вместо него стали давать дуранду — спрессованную подсолнечную шелуху. Между бомбежками мама Валентины ходила на поле, искала там гнилую картошку, а после варила из нее похлебку. Дети распотрошили все свои пластмассовые игрушки — до войны они совали в них горох и чечевицу, чтобы гремели.
— От голода люди буквально зверели. Моя родная сестра так хотела есть, что однажды кинулась на меня с ножом. Я тогда ужасно испугалась, но меня защитил брат, — делится пережитым блокадница. Вспоминает, что примерно в то же время отец принес с улицы и сварил кошку…
Сначала у Валентины не стало обеих сестер. Первую у матери еще хватило сил похоронить, а через неделю, когда умерла вторая, девочку просто зашили в одеяло и отдали могильщикам.
На Рождество 1943 года за продуктовые карточки на улице убили отца — думали, что раз большая семья, то и карточек при себе у него должно быть много. Не нашли ни одной.
Только зимой 1944 года Валентину с мамой и бабушкой эвакуировали. Измученных блокадников загрузили в открытый со всех сторон кузов «полуторки» и повезли по льду Ладожского озера на Большую землю.
— Мы ехали по дороге, которую писатели впоследствии сусально назовут «дорогой жизни». На самом деле водители тогда прозвали ее «коридором смерти». Машины обстреливали, они уходили под лед, и то, что мы тогда проскочили — это чудо, — говорит рассказчица. — У нас на глазах ехавшая за нами «полуторка» вместе с людьми провалилась в полынью. Они медленно погружались в воду, кричали, а мы смотрели и неслись дальше… В той машине у нашей соседки ехал сынишка. На берегу она осталась его ждать — все надеялась, вдруг он спасся. Там и замерзла.
Во время этой поездки у Валентины умерла бабушка. А когда они доехали до Большой земли, то узнали, что блокаду Ленинграда сняли.
— Нас привели в какой-то дом, усадили за стол, дали по куску хлеба, а в центр стола поставили большой медный чайник с кипятком. Обмороженные, мы ели этот хлеб, запивали его горячей водой и не верили своему счастью! Для нас это значило начало новой жизни. Кончились 871 день ада, — дрожит голос моей собеседницы.
Потом были Тула, Рязань, лечение в госпиталях. В Ленинград Валентина Лыкова вернулась уже после войны — в 1947 году. Там жила и работала, вышла замуж. С мужем-военным переехала сначала в Луцк, потом во Владимир. Сейчас Валентине Лыковой 76 лет. Она — один из самых активных членов владимирской Ассоциации жителей блокадного Ленинграда.
Посчитать все блокадные дни…
Тамара Афонина свой статус блокадника отстояла всего два года назад, а до этого десять лет подряд доказывала чиновникам, что в те страшные годы действительно жила в Ленинграде.
В городе на Неве Тамара Афонина родилась в 1939 году, но все ее детские воспоминания связаны с нашим Владимиром, где она воспитывалась после смерти матери в семье тетки — маминой сестры.
— Моя тетя — женщина властная, жесткая и бездетная, почти ничего мне не рассказывала. Мы с ней были слишком разные, и она открыто говорила, что оставила меня у себя только потому, что обещала это моей маме на смертном одре, — начинает рассказ блокадница. — Отец тоже ушел из жизни рано. Его вторая жена передала мне часть его ленинградских фотографий, но тогда мне и в голову не пришло подробно их рассматривать.
Эпопея началась спустя много лет, когда в документах покойной тетушки Тамара вдруг нашла черновик письма. В нем та писала родственникам, что воспитывает девочку — дочку покойной сестры, эвакуированной в марте 1942 года из осажденного Ленинграда. И Афонина решила восстановить этот пробел в своей биографии.
По закону, чтобы человека признали блокадником, он должен доказать, что провел в осажденном Ленинграде не менее 120 дней. Кто и откуда взял этот срок и главное, чем он обоснован — неизвестно. Однако факт остается фактом: 118 или 119 дней под обстрелом для признания человека блокадником уже не годятся.
Из письма выходило, что маленькую Тамару вывезли из Ленинграда в 2,5 года. То есть в блокаде, начавшейся 8 сентября 1941 года, она провела почти семь месяцев. Для получения статуса срок достаточный, но поди-ка его докажи, когда ты ничего не помнишь.
Каким-то чудом в теткиных бумагах уцелели справки об учебе и работе Тамариной мамы в предвоенные годы и документы отца, из которых видно, что в 1942 году он сопровождал больную жену от Бологого до Владимира. Чиновникам этого показалось недостаточным. Потребовали предоставить ленинградскую прописку тех лет.
— В переданных мне мачехой фотографиях я нашла довоенный снимок папы напротив его дома, но мне, разумеется, не поверили, — вздыхает Тамара Афонина. — Так и сказали: мало ли кто напротив чего фотографируется… Посоветовали ехать в Питер в архив.
Архивов в Санкт-Петербурге оказался не один десяток. Тамара Афонина пешком обошла все конторы, но ее ждало разочарование: нужные бумаги не сохранились.
И все же судьба склонила перед Тамарой Афониной свои знамена. Женщине помогла справка из архива Ленинградского ЗАГСа о смерти бабушки, где был указан точный адрес. На суде она стала главным доказательством того, что в 1941 году Тамара Антоновна тоже была ленинградкой, а, следовательно, — и блокадницей.
Печально, но с практической точки зрения все эти усилия правдоискателей сегодня не стоят и гроша — льгот у эвакуированных блокадников (если только они не награждены медалью «За оборону Ленинграда») почти нет. Разве что право пройти куда-нибудь без очереди…
— С мелочностью современных людей сегодня и это невозможно! — печалится Тамара Афонина. — Как-то раз я попыталась вот так, без очереди пройти в сберкассу — плохо себя чувствовала. На меня «нашипели» так, что я навсегда решила: ни за что не буду больше просить себя пропустить. Лучше уж посижу подольше.
В этом — вся Тамара Антоновна. Часто забывая о себе, о нуждах других она помнит крепко. Мечтает, что однажды власти обратят на блокадников внимание и тогда ее подруге-художнице, стесненной в условиях, может быть, дадут хотя бы комнату под мастерскую…