Сергей Резник: «Любое общение журналистов со мной рассматривается властями как преступление»

Сергей Резник — российский журналист из Ростова-на-Дону, известный своими антикоррупционными расследованиями. Он отсидел в колонии три года сразу по семи сфабрикованным уголовным делам, после освобождения уехал в Грузию, где живёт по сей день. Уже после эмиграции российские власти возбудили в отношении Резника новое уголовное дело, объявили его в федеральный и международный розыск, после чего заочно арестовали.

Сергей Резник рассказал в интервью нашей редакции о том, почему уехал из России, в каких условиях и почему отсидел три года в колонии, а также о новых уголовных делах, федеральном розыске и жизни в Грузии.

— Сергей, в 2019-м году вы уехали из России. Расскажите, почему.

— Почему уехал? Потому что ко мне пришли люди в очень высоких погонах и попросили посмотреть телефон. Не дать посмотреть — это значило получить обыск моментально. И любой российский суд засилил бы этот обыск. Я понял, что в этот раз попросили телефон, а в следующий раз попросят планшет или компьютер, что могут вообще через день с обысками приходить. Позже друзья сказали мне, что многое из того, что я писал как журналист, можно было подвести под разглашение государственной тайны. Дали бы мне, как журналисту-рецидивисту, ещё лет семь. А оно мне надо?

В Грузии я просыпаюсь по утрам и не жду обыска, выхожу из дома и не вижу сидящей «наружки», возвращаюсь домой и не жду, что в меня тыкнут ножом или ударят битой, выхожу из машины, не держа наготове травматический пистолет, и так далее. Здесь я спокойно живу, спокойно работаю, не это ли главное?

— Расскажите о своём новом деле об оправдании нацизма. Что конкретно вам вменяют?

— Шикарное дело. Фактически, мне инкриминируют моё историческое образование и историческую дискуссию, которая ведётся уже более тридцати лет, после множества научных публикаций, после выступлений известных историков, если таковыми можно считать Виктора Суворова, Марка Солонина и других экспертов. Речь идёт о том, кто на кого готовил нападение: Иосиф Сталин или Адольф Гитлер; почему, воюя на западе с Англией, немецкие войска вдруг развернулись и кинулись на Советский Союз? Ну и, соответственно, произошло это, в смысле новое уголовное дело, не без коммерческого заказа, как указали мне источники в российских силовых структурах. Проплатил его известный кубанский бизнесмен Олег Макаревич, подкрепило ОПС «Концерн Покровский» и окончательно затвердило несколько генералов МВД и ФСБ из Ростова и Москвы.

Я пишу обо всем, как есть. Господа чем-то недовольны, и я сотни раз говорил: господа, ваше недовольство может быть высказано в письменном виде, просил дать интервью, ответить на некоторые вопросы. Вместо этого они инициируют массовые заявления, которых в отношении меня было написано полтора десятка, платят силовикам, и требуют инициировать уголовное преследование. «Затронул очень высоких людей» — это единственная фраза, которой исполнители объясняют все уголовные дела, возбуждённые в отношении меня. Так и назовите статью УК — «обидел очень высоких людей». Я сам приду, напишу явку с повинной и возьму особый порядок. Да обидел, работа у меня такая — иногда «обижать высоких людей». А все эти выдумки про реабилитацию, дискредитацию, шпионажи, фейки и так далее пусть оставят себе.

Что они сделали — выловили в сети какие-то сообщения, чьи-то посты. Причем неизвестно, чьи. В деле нет ни экспертиз, ни вещественных доказательств, ни устройства, с которого эти посты был размещены где-то в интернете, ни моего опроса. Как сказал прекрасный Марк Фейгин [российский политик, адвокат], сейчас в России это будет происходить массово, силовики берут объективную сторону преступления, подкладывают свою экспертизу, и полностью игнорируют субъективную сторону. Если вы говорите, что я имел умысел на реабилитацию нацизма, покажите мне, сколько на юге России произошло факельных шествий, сколько миллионов россиян зигануло, и, прочитав меня, набило себе на пузо свастики? Если бы я имел намерение оправдать нацизм, я бы его оправдал.

Но ментам же всё это не нужно, они полностью игнорируют субъективную сторону. Суд им все простит.

Разумеется, будут и новые уголовные дела. Часть из них местами просачивается в информационное поле, но большую часть они не озвучивают. Ещё одно уголовно дело, которое уже приготовлено в отношении меня, касается того, что якобы я являюсь грузинско-украинским шпионом. Можете меня поздравить, где-то там у них папка уже собрана. Далее, наверняка, своим неудобным для власти языком я уже неоднократно дискредитировал российские вооружённые силы или распространял о них так называемые «фейки». Этот очередной букет статей давно есть, но они его не показывают. Они показали только реабилитацию нацизма, и то не должны были этого делать. Условно говоря, они создали мне очередной «кейс». То есть остановиться чикатильские силовики просто не могут. Извините за выражение, но мы называем это «процессуальным поносом».

— По этому новому делу регулярно проводят обыски у журналистов.

— Из того, что я знаю, по моим, якобы «делам» провели уже более десятка обысков. Суды проштамповывают постановления, менты вламываются к людям в дома и говорят: «Вы — свидетель по делу Резника». Многие люди, из тех, к кому зашли, они меня даже не знали. Это просто повод — зайти домой, отжать компьютер, украсть хороший телефон. Провели обыск у моего 15-летнего сына за сутки до его дня рождения. Забрали компьютер, забрали телефон, потащили ребёнка на допрос. Для чего это делается? Просто чтобы нагадить? Прекрасная работа, преступность побеждена! Да что там обыски «свидетелей», они таскают на опросы журналистов, которые по каким-либо поводам берут у меня комментарии. Спрашивают у них — «Где они виделись со мной? Как поддерживают связь? Можно обозреть телефон?» Не хамство ли это? Форменное, государственное хамство. Любое общение журналистов со мной рассматривается силовиками как преступление: как основание для проведения обыска, допроса и так далее. Они просто пытаются полностью выдавить меня из информационного пространства. Когда меня посадили, на сайте издания, в котором я работал, все мои материалы были переподписаны фамилией другого человека. Людей, которых подозревали в каких-то связях со мной, преследовали, прессовали. Всё это было и осталось.

В регионе меня читают в основном управленцы и силовики. Когда у меня был день рождения, номер моего телефона известен, карта привязана — я написал в соцсетях — «можно поздравлять!». Кто-то поздравлял, люди переводили деньги. Потом этих людей таскали на допросы, мол — «зачем вы Резнику деньги переводите? А может он у Вас вымогал? А давайте вы напишите заявление, что он у вас вымогал?»… Нормально так работают?

Вот эта война, которую Россия развязала против Украины, со мной она ведёт такую войну начиная с 2012-го года. Причём по полной программе. Мне звонят люди, они мне угрожают. Я сам нахожу этих людей, потому что их не ищут менты. А они идут и пишут заявление, что якобы я им заплатил деньги, чтобы они звонили мне и оскорбляли мою покойную маму. И за это меня сажают в тюрьму. Если Вы приедете в Россию после того, как взяли у меня интервью, на следующий же день и к Вам придут с обыском.

— Вы находитесь в федеральным розыске. Это как-то влияет на вашу повседневную жизнь?

— Разве что, стал «ещё более уважаемым журналистом». Больше этот розыск и заочный арест никак не влияют на мою жизнь. Насколько мне известно, весь прошлый год российские власти очень плотно работали, причём работали здесь, в Грузии, через свою агентуру влияния, чтобы меня не экстрадировать, а депортировать. Они хотели или украсть паспорт, или что-то такое подстроить, чтобы я совершил какое-то правонарушение, которое стало бы основанием для выдворения меня из страны. Поэтому на несколько месяцев я отовсюду просто исчезал. Было достаточно опасно. Но тут они напали на Украину, началась война! И теперь уж, извините, стране-убийце и стране-террористу не выдадут уже, наверное, никого.

У Грузии нет дипломатических отношений с Россией, и мне хорошо известно, как относятся здесь простые люди к «людям в погонах» оттуда, как их воспринимают. На Кавказе у людей вообще очень хорошая историческая память, и все ключевые даты истории и роль в них бывшего «старшего брата» люди хорошо помнят.

— Как вы считаете, в Грузии боятся Россию?

— Премьер-министр страны очень однозначно высказался в отношении возможного силового сценария — «Страна уже три раза воевала с Россией и «перенесла тысячи несчастий», — премьер пообещал, что — «никакой войны больше не будет».

Для многих моих друзей здесь, все происходящее сейчас на Украине является страшной трагедией. Вообще в Грузии, совсем другое отношение к человеку, иное понимание ценности человеческой жизни. Многое здесь не так, как в России. Здесь человек — человеку друг и брат, а гость человеку послан Богом. И если в Грузии случается какой-то инцидент, и вдруг, кого-то убивают, это становится происшествием национального масштаба. Полиция расследует дело, находит виновных. А вот если меня убьют в Ростове, дело утонет на уровне районного отдела полиции.

— Расскажите, в каких условиях вы сидели в колонии.

— Суд и следствие устроили так, что половину срока я отбыл в тюрьмах, и только половину в лагере. В общем, пришлось «покататься». Как только суд отправил меня в изолятор, ко мне приехал один бандит — тот, который курировал нерасследование покушения на меня за месяц до приговора — заместитель регионального генерала МВД по оперативной работе. Сказал, мол «не бойся, бить не буду, генерал сказал, чтобы все было по закону. Мне нужно узнать, откуда ты взял вот эту информацию, кто тебе её передавал — имена, пароли и так далее. Зачем ты писал про замгенпрокурора, зачем про генерала СКР?» Уважаемые люди, оказывается, они были. Ты пойди, он говорит, подумай, на кнопку нажмешь, я к тебе приеду, как надумаешь рассказать. И меня увели. В такой «стакан-отстойник» — два на два метра, где мне нужно было «подумать». Сидел там, ждал, когда придут и вобьют меня в пол или в стену. В общем, думал, убьют. Тем более, что до этого, в том же изоляторе повесили одного мужчину, которого обвинили в том, чего он не делал.

Рассказывать мне им ничего не хотелось, но убить они меня не успели. Правозащитники из региональной ОНК поставили меня в федеральный список безопасности и пообещали навещать меня в тюрьме каждый день. В первый же день, когда я появился в изоляторе, ко мне пришли три человека, пожали мне руку и доходчиво прояснили ментам ситуацию. Региональным генералам этого хватило, но стоило это правозащитникам титанических усилий. Примерно через час, из отстойника меня отвели в обычную камеру.

После изолятора была тюрьма Новочеркасска. Довольно мрачное место. Когда я поступил туда, в тюрьму приехал замначальника ГУ ФСИН по оперативной работе. Построил сотрудников, потом построил хозотряд, сказал — если в камере этого человека найдут хоть что-то запрещенное (допустим, телефон), ментам — вас уволю, хозбыкам –, а вас отправлю в Сибирь. Пять месяцев достаточно изолированного содержания, камера с прослушкой, пара полусумасшедших сокамерников — обычная тюремная отработка.

Один посидевший арестант рассказал мне, что бить в тюрьме перестали и начали «отрабатывать» — всячески ухудшать условия пребывания. В Новочеркасске мне было очень скучно.

После Новочеркасска меня хотели качественно наработать — «поставить на колёса». Скажем так, «покатать» между Ростовом и Самарой. Месяц поездов и этапов, это такое новое развлечение садистов. Сейчас таким образом издеваются над осужденной судьёй Светланой Мартыновой. У неё тяжёлая форма онкологии, ей необходимо серьёзное лечение. Но вместо этого следователи её регулярно катают между Ростовом и Костромой. Ей просто не дают лечиться. Получать адекватное лечение в тюрьме невозможно, как и получить таблетку от головной боли на этапе.

Вот и меня хотели «покатать». Никто не снял заказа в отношении меня. Вскоре после посадки, к региональному генералу ФСИН пошли «заказчики» — коммерсанты, заместители губернатора, зам Генпрокурора. Просили этапировать в Саратов. Я не понимал тогда, для чего… А когда уже ГУЛАГ и Владимир Осечкин показали, что делали с людьми в Саратове и какие вещи там происходят, я понял, что такое Саратов, и зачем меня хотели туда отвезти.

Благодаря пристальному вниманию со стороны правозащитников и руководителей силовых структур диких приключений у меня не было. Хотя для многих людей уже само пребывание колонии или тюрьме — это пытка. В новочеркасской тюрьме вместо еды часто дают какие-то помои. Утром каша, ее можно есть, раз в неделю гороховый суп, раз в две недели гречневая каша, и еще хлеб — его тоже можно есть. Больше есть там ничего нельзя. Почему? Потому что практически в любой колонии или следственном изоляторе руководство крадёт продукты, обменивает их на базах на самые дешёвые, и поставляет самое дно. Такого нет только в изоляторах, которые курирует ФСБ — там сотрудники не опускаются до воровства у заключенных.

Отдельная статья — карательная медицина в системе ФСИН. Я много писал об этом как журналист. Если человек заезжает туда со списком болезней, его не освободят, он просто сгниёт там без лечения. Я неоднократно наблюдал это лично. Мне повезло со здоровьем, все было хорошо.

— Насколько серьезными были статьи и обвинения, по которым вас отправили за решетку?

— Серьезными были не столько статьи, сколько потерпевшие и свидетели. В деле фигурировало два потерпевших замгенпрокурора Воробьев и Буксман. Но по ним дела в отношении меня не возбудили — их же пришлось бы допросить… Еще подружка Собянина — председатель Арбитражного суда Ростовской области, зампрокурора области, начальник областного центра противодействия экстремизму. Я всех их, очень сильно обидел…

А свидетелем по одному из дел был нештатный сотрудник ЦПЭ, осужденный ранее за терроризм. Его словам все российские суды поверили больше, чем словам граждан. Такая у работников СКР, судей с прокурорами и террористов социальная взаимосвязь и взаимная поддержка.

Понятно, что все было сшито, понятно, что был приказ осудить и посадить, об этом много писали коллеги-журналисты. Отмечу только, что те санкции статей, по которым меня судили, предусматривают как максимум штраф, согласно судебной практике. Скажем так, за пару месяцев до того, как судили меня, по той же статье о коммерческом подкупе, которая у меня фигурировала в контексте двух тысяч рублей за техосмотр, в Ростове осудили замдиректора энергетической компании. За доказанную взятку в размере четырёх миллионов рублей ему дали два года условно. А у меня реальный срок за якобы две никем не видимые купюры по тысяче рублей с одинаковыми серийными номерами.

— После освобождения суд запретил вам работать журналистом. Где вы работаете сейчас?

— Ещё один повод для гордости. Я стал вторым журналистом в истории России, кому официально, по приговору суда, запретили работать по профессии. На самом деле, брать на работу в региональные издания меня боялись уже с 2005-го года. А в те, которые брали, мгновенно приходили с проверками силовики, налоговики, электрики, и всё заканчивалось для этих СМИ печально. Поэтому я уже очень давно работаю самостоятельно, прежде всего это телеграм-каналы. Я создаю их, развиваю, отдаю, уступаю. Это интересный бизнес. Также много пишу для федеральных и международных СМИ. Работы хватает. Иногда даже тем, о ком я пишу, нравится, как я пишу.