Сергей Рыбаков: «Меня в тот же самый момент снимут с работы, и будет возбуждено уголовное дело»

Генеральный директор главного музея Владимирской области Сергей Рыбаков рассказал, при каких обстоятельствах год назад его назначили на должность, раскрыл свою связь с реставрационным бизнесом и ответил на претензии анонимных телеграм-каналов.

Скоро год, как вы возглавили музей-заповедник. Процесс пересборки команды закончился или продолжается?

Я не могу так ставить вопрос о том, что произошла какая-то замена команды, ее перестройка или произошел какой-то массовый исход кадров. Я думаю, что это неправильно, потому что количество уволившихся сотрудников и пришедших новых находится в пределах статистики. Я сейчас даже не могу сказать эту цифру, потому что даже не обращал на это внимание.

Какого-то массового исхода кадров не было — это совершенно точно. Люди уходили в течение этого года по совершенно разным причинам: кто-то по семейным обстоятельствам, кто-то на пенсию, кто-то по каким-то иным личным соображениям. Наверно, было, как и всегда бывает в любой организации, буквально несколько человек, которые совершенно не удовлетворяли требованиям той должности, которую занимали.

Если вы спрашиваете мое мнение, я считаю, что это правильно и получилось очень удачно. Потому что федеральный музей — это очень большая организация с большим количеством сотрудников. Здесь, на мой взгляд, неправильно производить какие-то моментальные перетряски и кардинальные смены команды, потому что очень важно обеспечить преемственность и постоянную работу без перебоев.

Какой-то кардинальной замены кадров не произошло. Но да, происходит ротация, команда в значительной степени обновляется. Я не думаю, что этот процесс закончен. Я думаю, что он будет продолжаться, может быть, и постоянно.

Мнение о музее, как о закостеневшей и зафиксировавшейся структуре, невольно приходит в голову, потому что само слово музей — это такое окно в вечность, где все должно быть навсегда. На самом деле это касается музейного фонда и предметов хранения, но совершенно не касается ни кадровой ситуации, ни тенденции его развития, потому что быстро развивающееся время, новые условия и требования к любого рода организациям — они точно так же предъявляются к музею.

Владимиро-Суздальский музей-заповедник ждут перманентные изменения?

Музей — это очень быстро и динамично развивающая структура. Любой музей. А в последнее десятилетие особенно. Я хотел бы развеять мнение о том, что музей — это что-то зафиксированное и неменяющееся. К музеям сейчас предъявляются совершенно новые требования, и они должны им отвечать. Именно из-за этого возникают вопросы, желания, какие-то мнения по поводу обновления экспозиций, по поводу новой формы работы. Это не из-за чьего-то реформаторского зуда, а из-за объективных велений времени.

Это касается не просто технических средств каких-то, мультимедиа и прочего, которые, безусловно, развиваются очень быстро, а это касается динамики общественного сознания, иных форм восприятия людьми информации. Чтобы музей смог донести то содержание, которое он хочет донести до людей, ему необходимо менять форму донесения этого содержания, причем работать над этим постоянно. Экспозиции в ведущих музеях страны меняются нередко именно потому, что требуется новая форма.

Постоянная перенастройка вызывает ощущение чехарды. Сегодня делаем так, а через неделю делаем уже сяк. Есть у вас генеральный план?

Чехарды абсолютно никакой нет. Это я вам сразу скажу. Ни в кадровом отношении, ни в отношении планов развития. Есть четкая и понятная линия, которой мы следуем. Буквально на днях я защищал стратегию развития музея перед министром культуры. Это, конечно, не какой-то документ, скрепленный подписью и печатью. Это, скорее, видение основных целей и задач. Базируется это понимание на том: что мы за музей, каковы наши особенности, где мы находимся и кто мы.

Владимиро-Суздальский музей — это достаточно крупный представитель среди федеральных музеев. С нами немногие могут сравниться по своему объему. Наверно, ближе всего Новгородский музей-заповедник. Мы находимся в нескольких населенных пунктах, в нескольких городах. У нас очень много объектов культурного наследия, составляющих целые комплексы. У нас достаточно большое количество памятников, территорий, большое количество сотрудников, экспозиций. У нас 48 экспозиций, 490 сотрудников, 455 тысяч единиц хранения музейного фонда.

Главное для музея, чтобы он понимал свою специфику, свое место среди других федеральных музеев. На мой взгляд, эта миссия музея — она до сих пор недостаточно четко формулировалась. Безусловно, у нас много различных экспозиций и много разных тематик, начиная от исторических и археологических экспозиций, картинная галерея, выставки разнообразные и даже Музей природы. Мы понимаем, что это все это должно развиваться, но тем не менее должна быть генеральная линия.

Генеральная линия — это все-таки история Северо-Восточной Руси, это история Владимиро-Суздальского княжества, если говорить более конкретно. Не будем лукавить, практически 90% посетителей приезжают во Владимир и Суздаль прежде всего из-за белокаменных памятников. Они хотят посмотреть Золотые ворота, Успенский собор, Суздаль, а потом уже идут в экспозиции.

Они хотят услышать рассказ и увидеть экспозицию про создание белокаменных памятников древнерусского зодчества, потому что это уникальный мировой феномен, он существует только на территории Северо-Восточной Руси.

В этом плане положение нашего музея и его задача уникальна и эксклюзивна, потому что никто об этом никогда не расскажет. Поэтому, конечно, это стержень, это основное предназначение нашего музея, точно так же, как предназначение Новгородского музея, несмотря на наличие всего остального, это рассказ об истории Новгородской республики. Соответственно, эту задачу мы перед собой видим и как генеральную линию рассматриваем планы на обустройство и обновление экспозиций.

Хотя, безусловно, мы параллельно занимаемся всем остальным, потому что мы понимаем, что федеральный музей должен предоставлять большой объем информации. Сейчас мы находимся как раз на этапе осмысления и подготовки наших экспозиций. При этом мы, конечно же, постоянно продолжаем выставочную работу. Мы не уменьшаем ни в коем случае количество выставок. У нас на этот год по плану даже больше выставок, чем было в 2021 году. В прошлом году было 75 выставок, в этом — 90. Все направления музейной работы у нас развиваются.

Насколько вы зависите от желаний посетителей музеев?

Мы обратили внимание на то, что очень сильно поменялась ситуация как с посетителями, так и с туризмом в целом. Из этого мы исходим при планировании нашей деятельности. Например, музейные мероприятия: концерты, спектакли, событийные массовые мероприятия. Мы поднимаем это на качественно новый уровень. Мы увеличим их линейку. Они наполнятся новым и обширным содержанием. Например, мы на рождественские праздники проводили нон-стоп представления фольклорные, концерты и другие мероприятия каждый день со 2 по 8 января. Это принесло свои плоды в плане посещаемости и в том, что разошлась известность, благодаря чему на Масленицу в этом году у нас посетителей было в 1,5 раза больше, чем в прошлом. Мы тоже на Масленицу максимально старались развернуть те обряды, традиции, обычаи, которые существуют на Масленицу. Мы увидели то, что даже вот так постаравшись, мы все равно не исчерпали Масленицу.

Мы понимаем, что наша миссия — это сохранение наследия Северо-Восточной Руси как центра формирования российской государственности, которая возникла на базе древнерусского государства, так и фактически эпицентра формирования русского этноса. Поэтому где, как не во Владимирской области этим заниматься?

Мы видим эти три составляющие. Первое — это памятники белокаменные как уникальные шедевры, которые находятся в нашем ведении. Второе — это музейный фонд, те драгоценные предметы, которые мы имеем, и археологические памятники, и золотая кладовая, и ризница и много, чего у нас есть. Иконы, безусловно. Третья составляющая — это русская народная культура, которой мы также занимаемся. Это вполне себе музейное дело.

Одна из составляющих, которую вы назвали — сохранение памятников белокаменного зодчества. В связи с реставрационными делами, появились упреки в ваш адрес — якобы у вашего родственника есть фирма, связанная с реставрацией, и вы лоббируете его интересы.

Я начну все-таки с серьезного, а именно с того, что упрекнуть может, безусловно, любой — это личное дело каждого. Я вам скажу про объективную картину. Она следующая. В нашем музее находится 68 памятников архитектуры, объектов культурного наследия. Часть из них — это особо ценные объекты культурного наследия ЮНЕСКО, которые требуют особого внимания. Состояние этих памятников разное. Скажем, в критическом положении, то есть требующие немедленного вмешательства, сейчас нет ни одного. Это не означает, что все нормально. Реставрационный процесс — это процесс постоянный. Нельзя отреставрировать памятник и потом оставить его навсегда. Понятно, что через какое-то время этот процесс повторяется. Нельзя отреставрировать на всю жизнь. Нельзя сказать, что все, мы закончили, у нас все отреставрировано. Мы будем реставрировать всегда.

Надо очень хорошо понимать, что мы не можем сделать все за свой счет, потому что, несмотря на то, что в бюджете нашего музея соотношение субсидий от Министерства культуры и заработанных внебюджетных денег приблизительно 50/50, но у нас и затраты соответствующие. Например, фонд заработной платы сотрудников формируется не из средств Минкульта только. 50% каждой зарплаты каждому сотруднику — это минкультовские деньги. 50% — это заработанные деньги внебюджетные. Без этого я не смогу платить людям зарплату. Соответственно, на такие вещи, как развитие, оборудование новых экспозиций и тем более реставрацию памятников, денег у нас остается очень мало.

Но мы сами тоже пытаемся что-то делать. В нашем музее созданы реставрационные подразделения по памятникам. Этого никогда не было. Мы получили лицензию Министерства культуры на реставрацию. То есть и на проектирование и на реставрационные работы. Понятно, что в силу финансовых средств и в силу того, что мы не специализированная контора с большим количеством людей, мы не сможем сделать, например, целый памятник ЮНЕСКО, но какие-то отдельные проектные ремонтные противоаварийные мы будем делать и уже начали.

Такая ситуация она всегда с реставрацией очень непростая, потому что хочется побыстрее, хочется буквально взять мастерок и самому подмазать, подкрасить, но есть нормативная база. Самым главным принципом всегда в реставрации является не навредить и не испортить. Один раз можно сделать что-то не так, и это останется навсегда. Сам себя очень часто уговариваю запастись терпением, и, глядя на памятник, который нуждается в работах, еще немного подождать и добиться результата.

И все-таки, что за история с реставрационной фирмой вашего родственника?

Что касается некой реставрационной фирмы и участия моих родственников, насколько я понимаю, информация была опубликована в телеграм-каналах, кстати, в одном из случаев совершенно недостоверная, по-моему, но неважно. Это все можно найти в открытых источниках, пожалуйста. Сведения о каких-то фирмах публикуются, можно все посмотреть. Я просто, во-первых, не хотел бы обсуждать личности моих родственников каких-то, которые не имеют к этому вообще никакого отношения, к нашему разговору и вообще к моей работе. Просто принципиально мне не хотелось бы это обсуждать. Если кому-то очень интересно, все это можно найти.

Самое главное здесь, я считаю, для тех, кто не понимает, а, видимо, такие вопросы задают те, кто не понимает — никакого участия фирм с моими родственниками в деятельности музея по реставрации просто не может юридически, потому что, понимаете, заключение такого рода контрактов невозможно. Причем не только напрямую.

Конфликт интересов?

Конечно. Это очевидный конфликт интересов. Это не просто какое-то уголовное дело или судебное преследование, а это просто невозможно. Если кто-то умудрится заключить такой контракт, то при вскрытии этих обстоятельств он просто будет расторгнут, потому что это прямой конфликт интересов. Это запрещено законом. Соответственно, ни напрямую с такой фирмой музей заключить договор не может, ни даже опосредованно через субподряд какой-то это невозможно. Меня в тот же самый момент снимут с работы, и будет возбуждено соответствующее уголовное дело. Что я, по вашему мнению, самоубийца что ли? Наличие такой фирмы в данном случае ровно ни о чем не говорит. Она никогда не будет иметь никакого даже опосредованного отношения к музею-заповеднику.

Я не могу это отрицать, да и не собираюсь это отрицать. Это небольшая абсолютно организация, которая была создана для решения совершенно конкретных задач. Так просто тогда произошло. При этом я абсолютно тут ничего не нарушал, ни в какой конфликт с законодательством не вступал, потому что на тот момент, когда она была организована, я перестал быть уже членом Совета Федерации, на тот момент я им не являлся.

Соответственно, на тот момент я еще не стал директором музея-заповедника и даже не помышлял об этом и не думал. Я на тот момент был юридически вообще таким абсолютно свободным гражданином, никак не связанным с государством. Когда появилась эта фирма, собственно, ничего ее возникновению не мешало. Такая история. Еще раз повторю, просто невозможно, не знаю, какими еще словами это объяснить, невозможно участие этой фирмы ни в каких контрактах, связанных с музеем-заповедником. На этом можно поставить точку.

Вы уже четвертый руководитель музея-заповедника, которому достаются в наследство руины усадьбы Храповицкого. Есть решение?

До того времени, когда усадьба находилась в ведении техникума, здание было в жилом состоянии. Оно отапливалось, содержалось и все было нормально. Из этого можно было потом сделать все, что угодно. Почему так случилось, что в 78-м году оно не попало в музей или еще куда? Там мог быть санаторий и все что угодно, но лишь бы находились люди и здание обслуживалось. К сожалению, этого не произошло. Огромный срок прошел, смотрите, уже 40 лет с лишним, когда здание стоит и руинируется.

Это, конечно, целый комплекс, множество построек и парк, 26 гектаров, на самом деле, территории от бывших 40 гектаров осталось. Это очень большая территория. Сразу хочу подчеркнуть, что восстановление одного замка ничего не стоит без восстановления всего комплекса и парка, безусловно. После того как этот комплекс попал в ведение музея-заповедника, конечно, сразу скажу, что для музея-заповедника самого это задача неподъемная. Я не побоюсь этого слова, она именно неподъемная. Мы сами ничего сделать с этим не сможем.

Это десятки миллиардов рублей.

Возможно, да. Есть некие скромные оценки, скажем, просто восстановления реставрационного основных зданий. Я их могу огласить. Это примерно в районе от 3,5 до 4 миллиардов рублей. Но это какие-то, на мой взгляд, скромные оценки. Во-вторых, когда начинается работа, а ведь там еще парк с каскадами, с прудами, все удорожается в несколько раз — это 100%. Никто не сможет сказать точную цену до тех пор, пока не будут разработаны проекты. Сейчас это пока гадание на кофейной гуще. Оценочное абсолютно. Они у нас есть, потому что было проведено обследование. Специальная архитектурная концепция восстановления усадьбы у нас есть. Ее заказывали в свое время очень известной конторе, которая является подведомственным учреждением Министерства культуры — Центральным научно-реставрационным проектным мастерским. Они разработали для нас такую концепцию. С учетом индексации сейчас мы выводим примерно такую цену. Денег таких у музея нет.

Более того, таких денег нет у Министерства культуры. Скажу весьма приблизительно, средние расходы Министерства культуры на всю реставрацию в стране — от 6 до 8 миллиардов рублей годовые. Всего-то. Ни о какой Усадьбе Храповицкого речи быть не может.

Чтобы не отчаиваться, а отчаяние и уныние — это самые страшные грехи вообще для человека — чтобы не говорить о том, что ничего невозможно сделать, мы, безусловно, работаем над тем, чтобы найти способ. Решение этого вопроса лежит на пути некоего совместного проекта и государственно-частного партнёрства. Я не хочу оглашать каких-то постоянно ведущихся переговоров и поиска способов, потому что это просто преждевременно, но мне кажется, что мы потихоньку находимся на подступе каком-то к решению этого вопроса. Мы пытаемся найти этот способ. Есть механизмы государственные, которые позволяют, осуществить такое совместное финансирование при поддержке государства. Мы сейчас пытаемся на это выйти.

Надежда на то, что Усадьба Храповицкого будет когда-то восстановлена, она не просто у нас есть, мы в это свято верим, в общем-то, идем по этому пути. Понятно, что медленно. Понятно, что хочется быстрее, но поймите меня, я не смогу вам назвать год, в который нам выделят несколько миллиардов рублей. Такого просто не будет.

Не проще отказаться? Честно сказать, что денег нет. И выставить руины усадьбы на продажу?

Все имеет право на жизнь. Первое: это не так просто, как кажется. Дело в том, что Владимиро-Суздальский музей-заповедник внесен в свод особо ценных памятников, особо ценных объектов культурного наследия. Что-то из него исключить, как вы говорите, выставить на торги — эта процедура граничит с невозможностью. Что сюда попало, то отсюда вряд ли куда-то пропадет. Это просто такой очень сложный путь, который не намного проще, чем найти инвестора.

Второе: как-то нет желания отказаться. Я в силу своего характера не привык ни от чего отказываться. Я считаю, что любая задача, любая проблема может быть выполнена, сколько бы сложна она ни была. Если она очень сложная, значит, просто для этого требуется очень много усилий и очень много времени, но это не означает, что она не может быть решена. Я считаю, что нет оснований для того, чтобы, как вы сказали, поднять руки и расписаться в собственной беспомощности. Я как-то не про это.

Отказываться от объектов не собираетесь, а расширяться планируете? Например, за счет присоединения музеев Гороховца и Юрьев-Польского, которые не вытягивают региональный и муниципальный бюджеты?

Я очень аккуратно отношусь к этой теме, поэтому попрошу вернуться к тому, как эта ситуация выглядит на самом деле. Здесь не идет речь о каких-то моих желаниях, задумках и экспансиях личностных или наших музейных, а речь идет об объективной ситуации. Она характеризуется тем, что вопрос этот возникал задолго до моего прихода на должность. Более того, до определенного периода Юрьев-Польский музей и Гороховецкий музей были в составе Владимиро-Суздальского музея-заповедника. В определенный период в связи с экономическими сложностями они были исключены из него.

Юрьев-Польский музей — это муниципальный музей, кстати, ничего не могу сказать плохого о его работе. Там есть проблема, которая больше, чем сам музей — это Георгиевский собор. Это как айсберг. Сверху музей, а внизу такая глыба, как Георгиевский собор. Надо подчеркнуть, что это федеральная собственность, которая дана в пользование муниципальному Юрьев-Польскому музею.

Дело в том, что почему-то он не попал в список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО. Не понимаю, почему. Может, только по тому принципу, что он не входил в состав музея-заповедника. Не знаю. Я считаю, что он однозначно должен там быть, и к нему должны предъявляться совершенно другие требования по охране, чем те, что сейчас. Второе обстоятельство, что этот объект нуждается в реставрации и давно нуждается. Мое отношение такое, что решение может быть принято только Министерством культуры, моим учредителем. Я не принимаю таких решений.

А инициировать можете?

А инициировать я не буду, потому что инициировать может только муниципалитет. Тот, кто владеет этим собором, чей музей. Как я могу инициировать, что я что-то хочу забрать? Я хочу подчеркнуть следующее, чтобы тоже было понятно. Если гипотетически представить, что в состав музея попадет Юрьев-Польский музей или, например, Гороховецкий, то надо понимать, что это самостоятельные учреждения со своим бюджетом, со своим коллективом, своим финансированием. В одном случае муниципального и областного, в другом случае — из областного. То есть если эти объекты попадают ко мне, то у меня просто появляется бюджетная дыра.

Разве музею-заповеднику не увеличат бюджет?

Очень вряд ли, потому что сейчас это другие бюджеты — муниципальный и областной. Так я это сформулирую: очень вряд ли, потому что вряд ли кто-то заинтересован тратить дополнительные деньги.

Просто дополнительная обуза повиснет на музее-заповеднике?

Это дополнительные затраты повиснут, потому что я буду должен, во-первых, возместить сразу существующие затраты просто на содержание организации даже. Она же, предположим, гипотетически опять скажем, если это станет моим филиалом, содержание людей, содержание текущее всех объектов, а потом опять же темы по реставрации, трата своих денег, запрос денег у Минкультуры и так далее. На самом деле с точки зрения гражданской совести, конечно, понятно, что надо спасать.

Если мне прикажут, я готов в этом участвовать. Но искать в этом какой-то интерес для моей экспансии, для музея, я вам скажу, что его нет, потому что это дополнительная нагрузка, которая сразу ложится на музей и на Министерство культуры, это задача поиска средств. Я при этом хочу, чтобы никто не забыл о том, что уровень зарплаты в музее федеральном гораздо выше, чем в муниципальном и областном, соответственно, затраты будут больше.

А насчет Гороховецкого музея?

В 2017 году была уже начата процедура передачи Гороховецкого музея в состав Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Я думаю, что про это помнят люди. Процесс зашел довольно далеко, потому что к 2018 году уже был произведен учет фондов, уже подходило к процедуре ликвидации организации и их соединения. Только в силу ряда, видимо, вновь вскрывшихся обстоятельств при смене руководства музея, то есть пришлось руководителям музея писать специальный отказ от этого. Так это произошло. Если бы этого не произошло, то Гороховецкий музей уже был бы сейчас в составе Владимиро-Суздальского музея-заповедника.

Отношение абсолютно то же самое. Я не решаю этих вопросов. Решает вопрос учредитель — Министерство культуры. Инициатива тоже не может исходить с моей стороны. Как я уже вам сказал, я ни от каких задач не отказываюсь. Будут возложены — буду их выполнять.

И все-таки экспансию музей осуществляет, приобретая объекты. Например, павильон «Галера» в Центральном парке города Владимира. Какие на него планы?

Хочу сказать, что вместо слова экспансия, конечно, употребил бы слово поиск площадей для решения наших назревших задач. Это не одна «Галера», хотя «Галеру», если употреблять слово приобрел, то приобрели-то ее при мне, потому что именно в прошлом году мы договорились с администрацией города Владимира о том, что мы берем этот объект в безвозмездное пользование. Теперь он к нам пришел. Кстати, когда-то он был в составе Владимиро-Суздальского музея-заповедника. «Галера «не родилась в музее, она была совсем для другого построена. Потом в 80-е годы она была в составе музея. Там был художественный отдел с выставками. Потом она опять ушла в город.

Мы хотим создать в «Галере» такой трансформируемый, я бы сказал, подвижный, многофункциональный культурно-выставочный центр. То есть там будут выставки, а там хорошее очень выставочное пространство, особенно на втором этаже. Оно чудесное просто, просторное, современное, несмотря на то, что построено уже довольно давно, но оно современно стильно смотрится. Такой опять же подвижный зал для концертов, спектаклей, каких-то мероприятий, вечеров творческих.

Скорее всего, это будет прежде всего место для посещения владимирцами. Мы просто понимаем локацию. Локация все-таки — это парк, это место гуляния горожан. Причем горожане там гуляют и летом, и зимой. Там достаточно известное намоленное место. Я думаю, что владимирцы с удовольствием найдут себе новое место, где можно провести время с пользой в лице нашей «Галеры», как ее все называют.

Если говорить упрощенным языком, это будет концертно-выставочное пространство. То есть там будут выставки, концерты, спектакли, встречи, какие-то события. При этом я хочу подчеркнуть, что они будут самыми разными. Там будет минимальное содержание в самом помещении. Грубо говоря, белый фон такой. На этом фоне могут разворачиваться совершенно разные действия. Мы очень всегда нуждались в таком пространстве. Церкви и монастыри — это все хорошо, но хочется чего-то иного. Я думаю, что в самом ближайшем времени мы анонсируем обязательно открытие.

В этом году?

Мы надеемся все-таки к лету что-то там уже запустить. Мы очень торопимся, потому что хочется все-таки, чтобы люди пришли и увидели что-то новое и интересное.

Вы принимаете упрек в том, что стоимость посещения экспозиций Владимиро-Суздальского музея завышена? Кто и как определяет билетно-кассовую политику?

Что значит — принимаю или не принимаю? Я принимаю любую информацию, которая помогает улучшить ситуацию. Конечно, в чем-то принимаю, в чем-то нет, но надо быть точными. Во-первых, в Кремле у нас есть входной билет, где можно за 100 рублей прийти и просто посмотреть архитектуру кремля. В Спасо-Евфимиевом, согласен, такого пока нет. Возможно, можно об этом подумать.

Вы знаете, все очень условно, дорого или дешево. Любой билет в любой музей в Европе в самый маленький в самом захолустье начинается от 10 евро. Я лично дешевле никогда не видел. На наши деньги сейчас это 1 000 рублей, а у нас целый комплекс, который стоит 450 рублей.

Опять же, все относительно, с чем сравнивать. Билет в Ростовский кремль стоит 850 рублей. Наш суздальский Кремль стоит 450 рублей. Я бы не согласился с тем, что наши цены дорогие. Может быть, на нашу беду, в шутку скажу, в Суздале просто много объектов. Мы уж не виноваты в этом. Получается, что да, если в совокупности сложить Кремль, Спасо-Евфимиев и Музей деревянного зодчества, то получится достаточно дорого, но у нас для этой цели есть единый билет, который стоит 1 000 рублей. За эти 1 000 рублей можно посетить все суздальские объекты. На самом деле, такая достаточно серьезная экономия ровно в 1,5 раза.

Мы стараемся все-таки идти навстречу посетителям. Надо отметить, что мы цены давно уже не повышали, несмотря на то, что мы живем на эти деньги. Дело ведь в том, что когда музей продает билеты, он же не стремится заработать, а потом, как, может быть, кто-то думает, положить это в карман. Это вопрос нашего выживания. Я еще раз напомню, что 50% нашего бюджета составляют заработанные внебюджетные деньги. Понятно, что это зарплаты сотрудников. Как и в любой организации, она очень значительную долю составляет, с этим ничего не поделаешь.

Все остальное, то есть содержание помещений, сигнализация охранная, пожарная, уборка техпомещений, какой-то ремонт, электричество, отопление, которое, как все знают, к сожалению, растет немилосердно чуть ли не каждый день, а на нас это тоже сказывается. Вы понимаете, что у нас расходы на отопление, на электричество исчисляются миллионами рублей. Это очень серьезная статья доходов. Для того чтобы обеспечить существование музея, существование комплексов, мы несем затраты.

Этот баланс всегда между тем, чтобы продержаться, выжить, обеспечить сохранение памятников и музейных коллекций в соответствующих условиях, еще при этом как-то развиваться и порадовать наших посетителей новыми экспозициями, новыми выставками и какими-то культурными мероприятиями, баланс между этим и тем, что мы все-таки культурное учреждение и должны обеспечить доступность наших услуг для граждан, мы всегда пытаемся его выдерживать из последних сил.

Это не то, что мы понаделали цен и сидим довольные, ждем, пока к нам по дорогим билетам люди придут. Мы могли давным-давно сделать их гораздо дороже, но мы сами себя ограничиваем и стараемся минимально просто выдерживать. Мы очень хорошо понимаем, что мы ограничены, например, какими-то периодами, когда мы можем повысить цены, потому что мы должны об этом заранее информировать турфирмы. Потому что организованные экскурсии заказываются за несколько месяцев. Мы не можем себе позволить, что у нас заказали, а мы подняли цену и сказали, что цена уже теперь другая. Мы добросовестные партнеры. Это очень сложный вопрос вы затронули. Понятие во многом оценочное — дешево или дорого. Мне кажется, что недорого. Мы пытаемся максимально баланс этот сохранять.

У музея-заповедника был конфликт с частными экскурсоводами. На какой стадии сейчас находится взаимодействие с гидами?

Когда я пришел, услышал про эту проблему и не сразу ее понял. В чем вообще проблема? Какой-то конфликт. Почвы для конфликта я не вижу. Буквально в ближайшую неделю-две после назначения я сразу встретился с частными гидами. Собрали мы их в Палатах, поговорили. Выяснилось, что там достаточно простые технические проблемы. Мы не имеем права лицензировать, у нас это называется аккредитация. Это фактически допуск на наши объекты. Это связано с тем, что мы не можем допустить на объекты музея человека, который вообще ничего не знает и не понимает. Мы должны проверить его знания.

Там вопрос оплаты был тоже за эту аккредитацию. Кому-то удобно было за год, кому-то неудобно. А как оказалось, это вообще технические вопросы. Мы их быстро решили, прямо моментально, разработали гибкий механизм оплаты и сдачи. Теперь сдать эту аттестацию можно в любой день года, а не так, как раньше было, только в конце года.

Это такой эксцесс исполнителя абсолютно, не более того. Может, недостаточное внимание со стороны руководства к этим вопросам. Получилось так, что сейчас все отношения налажены, никто не возмущается. У нас 24 гида сейчас аккредитованы, даже больше уже. Все, кому надо, все получают у нас допуск на наши объекты, кто, естественно, может нормально экскурсии водить.

Беда в другом, что многие частные гиды, к сожалению, пытаются сэкономить. Они же берут, условно, 5 тысяч с человека, пытаются сумму сэкономить и не ведут на объекты, потому что это дополнительные еще билеты. Это для нас беда, потому что, знаете, посетить Суздаль и не посмотреть музей — это неправильно просто. Как можно не прийти в Кремль? Конечно, это проблема, поэтому мы настроены на любую дружбу и на всяческие добрые отношения с частными гидами, потому что нам это тоже хорошо и для людей это хорошо, что они приводят к нам посетителей.

Кстати говоря, частных гидов не так много по-настоящему, тех, кто постоянно работает. А уж самостоятельных частных гидов, которые сами себе ищут клиентов и, условно говоря, обеспечивают своими страничками, их вообще еще меньше.

Штучный товар.

Да, это вообще штучный товар. Это не то, что там 200 человек. С другой стороны, в музее тоже у нас ведь неоднозначная ситуация. Мы — бюджетная организация. Мы не можем постоянно содержать такое количество экскурсоводов, которые бы у нас сидели в штате.

Например, летом у нас высокий сезон. А в ноябре или марте почти нет экскурсий. Мы держим какой-то определенный штат очень высоко профессиональных экскурсоводов, которые владеют иностранными языками, которые только положительные отзывы получают. Мы постоянно над этим работаем, мы получаем обратную связь от группы. Если что, безжалостно расстаемся с таким человеком.

Остальные экскурсоводы у нас в основном внештатные. Такое условное понятие «внештатные». Это люди, с которыми заключен договор. При этом мы сейчас до конца досовершенствуем эту систему так, чтобы это было вообще очень гибко. Любой человек может, условно говоря, заключить с нами договор и зарабатывать таким промыслом музейного гида. В том числе нашим сотрудникам мы даем возможность, что он может в свободное от работы время вести экскурсию. У нас же много научных сотрудников, которые и так водят экскурсии.

Мы настроены на взаимную интеграцию. Этот барьер, который искусственно был создан, может, просто оттого, что никому не хотелось этим заниматься. Психология здесь очень важна, потому что частные гиды тоже очень часто приходили к нам с такими заявлениями: «К нам плохо относятся!». Я говорю: «А в чем?». Вот, мы приходим в музей, а на нас тут криво смотрят. Мы приходим сдавать экзамен, специально цепляются и доказывают, что мы ничего не знаем. Мне кажется, что во многом это тоже вопрос психологии и человеческих отношений. Сейчас политика музея совершенно другая. Мы этот барьер вообще разрушили, убрали. Мы готовы сотрудничать со всеми, потому что все равно у нас никогда не будет столько штатных экскурсоводов, чтобы обеспечить все экскурсии.

С вами заключен годовой контракт?

Первый контракт был на год, а дальше будет на более длительный срок.

Контракт уже продлен?

Нет пока еще.

Уход Мельниковой, ваш приход. У вас есть объяснение, почему так все быстро произошло? Мельникова нам в интервью говорила, что для нее это было неожиданностью. Для вас тоже было неожиданностью, что вас пригласили?

Я не могу комментировать действия руководства. Могу только сказать только свою личную историю. Для меня само назначение непосредственно тоже было неожиданностью. Я об этом узнал так же быстро. Мне предоставили возможность принять решение, согласиться или не согласиться. Я согласился. Вот и все. То есть это было также молниеносно и неожиданно.

Сказать, что для меня это какая-то чуждая история, я просто не имею права это сказать. Я не буду рассказывать свою биографию, которую можно везде прочитать, но в моей жизни было несколько лет, когда я руководил Главным управлением в Министерстве обороны. У меня в подчинении было 4 федеральных бюджетных учреждения. Я отлично понимаю и хорошо себе представляю, как работают федеральные бюджетные учреждения. Это раз. Второе — позволю себе напомнить, что с 2013 по 2018 год я был заместителем председателя комитета в Совете Федерации, у нас был комитет по науке, образованию и культуре. В этом комитете я был заместителем, который полностью отвечал за культуру.

Я примерно могу представить какую-то логику, почему выбрали мою кандидатуру. Большой опыт руководителя, естественно, работа в сфере культуры довольно долго. То есть работа по профилю. И третье, конечно, уроженец Владимирской области, причем, очевидно, никогда не терявший связь, причем примерно с 10 лет назад фактически вновь ставший местным обитателем. Наверно, все эти факторы сложились, и почему-то остановили выбор на мне. Почему? Не знаю. Мне точно так же, как Светлане Евгеньевне, очень быстро об этом сообщили. Было очень мало времени подумать. Я принял это предложение и приехал.

Ходят разговоры, что музейная кольчужка вам коротковата. Якобы ваши амбиции выходят за рамки музея. Есть ли вероятность вашего перехода в администрацию Владимирской области?

Вы знаете, в моей жизни было столько должностей, что каждую из них можно было бы считать в каком-то случае венцом карьеры. В общем, дошел до этой должности, успокоился, ну все, вроде как жизнь состоялась. Мне очень трудно ответить на вопрос об амбициях. Честно, они в таком понимании, как вы хотите сказать, каком-то карьерном…

Не карьерном, а масштаб личности больше.

А вы что считаете, что руководить федеральным музеем-заповедником нужен небольшой масштаб личности? Тут есть еще одна история. Есть принципиально разные вещи в руководстве, например, чиновничьем. То есть ты, например, становишься начальником отдела, начальником управления, замом министра и так далее, и может дойти до очень высоких должностей, но это управление опосредованное при помощи бюрократической машины, документов, которые мне прекрасно знакомы. Я 30 с лишним лет в той или иной степени в этой сфере. Это одна история.

А есть другое — руководство конкретным учреждением, конкретной организацией. Поверьте мне, что объем задач и поле для удовлетворения амбиций ничуть не меньше. Оно просто другое. Извините, федеральный музей-заповедник — это само по себе очень круто. Владимиро-Суздальский музей-заповедник — это вообще в ТОПе. Нескромно заметим, что по итогам новогодних праздников Владимиро-Суздальский музей занял третье место в стране по посещаемости среди всех музеев. Это заслуженно. То есть это действительно реальные посетители, никакая не накрутка. Это огромный музей, огромное количество объектов, огромное количество посетителей, очень амбициозные и большие задачи.

Поэтому, мне кажется, вопрос надуманный. Мне очень интересна эта работа. Я вижу в ней очень много способов, много места для того, чтобы заниматься творчеством и реализовывать какие-то планы, замыслы, и выстроить работу организации так, чтобы она была эффективной, правильной, верной, всем понятной и приносила радость людям.

Это такое место, которое может принести большое удовлетворение оттого, что ты видишь результат своего труда, именно как люди воспринимают результат твоего труда. Это работа для людей и про людей, поэтому она мне очень интересна. Я очень рад, что попал на работу в это место.