Кузька хлебный
Чаще всего ловился кузька хлебный. Махонький жук, сантиметра в полтора. Он чем-то майского напоминал, только в миниатюре.
Мы ловили жуков на нашем дворе и просто в поле, в деревне, у речки Марсы, а потом узнавали их по большой толстой книге — энциклопедии. Это была биологическая энциклопедия. С цветными вкладками-рисунками. Три вкладки отводились жукам.
— Летит!— кричал Яша, мой старший сын, которому тогда было пять, и мы бросались за очередной добычей.
Летящего жука по книге не установишь. И на глаз не установишь. Его только по надкрыльям можно понять, а он их растопырил и барражирует. Со сложенными надкрыльями не побарражируешь, вот он их и топырит, освобождая крылья. Тем ведь трудно нести хитиновую броню, в которую закован жук, — мешать нельзя!
В деревне Демухино, где мы отдыхали, барражировали разные жуки. И златки, и рогачи, и долгоносики.
Жук-мягкотелка двигался по воздуху робко, будто опасаясь, что тело его и впрямь мягкое, и может пораниться о травинку или репей.
Божьи коровки хитрили: то попадётся обычная семиточечная, то маленькая двуточечная, или вдруг спикирует прямо на дужку очков глазчатая коровка — с черными пятнами на жёлтом фоне.
— Обычные летуны приземляются, а глазчатая коровка — приочкается, — бормочу я, осторожно снимая очки.
Или вдруг за шиворот провалится какой-нибудь жук-усач. Вот тебе раз! Эти усатые дровосеки обычно греются на старых брёвнах, на заборах, на горбыле поседевшего от старости сарая или в дровнике, куда после обеда заглядывает солнце, кучерявя бересту прошлогодних чурбаков. Жуки сидят тихо, только усами шевелят.
На брёвнах — пусть шевелят, а когда под рубашкой — дудки!
— Чего пляшешь, чего пляшешь?— заливается смехом сын, глядя, как папа, нелепо подскакивая, сдирает через голову рубаху.
— Жук усами щекочется!
— А давай его определим!
И мы извлекаем из спутанной рубахи жука, открываем тысячестраничный кирпич «Биологии», который носим с собой и во дворе, и в поле, и на речке Марсе, и в деревне, находим похожую картинку, и читаем с восторгом первооткрывателей: «Скрипун большой осиновый».
— Почему этот скрипун на меня сел? Может, на мне скрипеть приятнее? А почему — осиновый? За осину меня принял? А всё же хорошо, что это не другой скрипун — дубиновый.
Но чаще всего попадались кузьки хлебные. В кузьках хлебных нам нравилось название — настоящее, деревенское, не городское.
Кузька, Кузьма — имя старое, редкое, даже сказочное, если вспомнить «Домовёнка Кузю».
А прибившееся к нему прозвище «хлебный» и вовсе создаёт ощущение сдобы-доброты, сельских просторов, родины.
Как не любить кузьку хлебного за его название?
Правда, в «Биологии» было написано, что кузька хлебный — самый настоящий вредитель. Портит зерновые. Рожь, пшеницу, ячмень. И борются с ним — пестицидами.
В защиту и оправдание демухинских кузек хлебных скажу, что там они посевов не портили. За неимением таковых. Во всей здешней округе в то время как мы ловили жуков, бывшие колхозные поля давно заросли молодыми сосёнками.
Чтобы найти рожь, пшеницу или ячмень, демухинским кузькам хлебным потребовалось бы совершить долгое путешествие.
Если на север, то километров семьдесят до ковровского СХП «Муравия». На юг — столько же до меленковских хозяйств, но те нажимают на картофель, а кузька всё же хлебный — не колорадский. Если на восток, то вёрст сорок прожужжишь, пока нападёшь на посевы селивановских «Колпи», «Губино» и «Вперёд», да и то не знаю — сеяли ли они тогда. А на запад и вовсе лететь бесполезно, там сплошь Мещёра до самого Подмосковья.
Демухинские кузьки хлебные, конечно, так далеко не летали. А значит, культурное зерно не точили. Они, надо полагать, перебивались дикорастущими злаками. А травить кузек химикатами только за то, что они грызут на завтрак пырей, мятлик или перловник, согласитесь, кощунство.
— Летит, вон, смотри!— кричал Яша, и мы бросались за очередным летуном, который на поверку в восьми случаях из десяти оказывался кузькой хлебным.
Накрывали жуков сачком, кепкой, рубашкой, просто ладонями. Бежишь, растопырив пальцы, и орёшь: «А-а-а!».
Зелёные от травы коленки, зелёные локти, зелёные сзади штаны и шорты (когда добычу с картинкой сверяешь — сидишь).
Яша ловил ловчее меня. А может, жуки просто охотнее шли к нему в руки. Всё же приятнее, если ты угодил в руки будущего музыканта. Насекомые, конечно, не знали, что это руки будущего музыканта, да и мы об этом не догадывались, но может быть, они что-то чувствовали? Животные обладают даром предвидения, это известно.
Мои руки были больше, но жуков туда попадало меньше. Бесполезные руки журналиста — чего они там не видели? Я тогда ещё лишь готовился, но не начал постигать азы строительных дел, так что руки у меня были бесполезнее некуда — ровные, гладкие, без мозолей и трудовых отметин. Такие руки встречаются у мужчин-журналистов, если те игнорируют рабочие профессии. У женщин-журналистов, как у женщин вообще, руки в любом случае полезные. Ведь они ведут домашнее хозяйство, растят детей, готовят, гладят, убирают, делают тысячу разных полезных дел.
Ах, как жаль, что сын мой младший Женя тогда был мал, чтобы ловить жуков! Он поймал бы их целую уйму, они бы сами охотно прыгали, прилетали и заползали к нему в ладони, понимая, что это ладони будущего умелого, рукастого, мастерового человека.
Но он был мал. И насекомых недолюбливал. Он любил гладить собак и кошек.
— Я тоже люблю гладить собак и кошек,— говорил Яша. — Но жуки красивые, их надо определять!
И мы снова и снова изучали наших хитиновых усачей, рогачей и прочих «чей», «чей», «чей»…
А потом, конечно, отпускали.
Для создания этого текста никто не пострадал. Ни один ус не упал с головы усача, и ни один рог — с головы рогача. Даже изумительные златки и золотистые бронзовки — самые красивые жуки нашей полосы, и те улетели вдаль, унося с собой свою красоту.
Это английские модницы XIX века заказывали из Индии шёлковые и муслиновые ткани, расшитые изумрудно-зелеными капельками — надкрыльями этих насекомых.
А мы в Демухино люди цивилизованные, мы ими просто любовались. И считали. И ещё синеет строчка в моей старой записной книжке:
«28 июля 2007 года. Поймали и, установив личность, отпустили 28 кузек хлебных, 10 божьих коровок, 4 бронзовки, 2 короеда, 2 усача дубовых и усача серого одного, малинника — 1, а также жужелицы и жуки-солдатики — без счёта. А вечером сосед деда Ваня принёс поглядеть ужа…»
Ужей в то лето было много. Иногда они ползали по деревне. Один жил у нас в подполе.