92-летний владимирец пережил ужасы гетто и концлагеря Саласпилс

Есель Лейбович Длинс родился в Риге, но с 1945 года живет во Владимире. Сейчас ему 92 года. Скромный, доброжелательный, интеллигентный. В годы войны погибла почти вся его семья — отец, мама, пятеро братьев, сестра. Он вспоминает это с болью и слезами на глазах. В 1941- 1943 годах он сам пережил ужасы гетто и концлагеря Саласпилс, откуда сбежал — 15-летним мальчишкой!

— Я родился в большой дружной семье, где было 8 детей, — вспоминает Есель Лейбович. — При рождении меня записали как Иосифа. Фашисты вошли в город 1 июля 1941 года. Рядом с нашим домом был роддом. Когда немцы ворвались туда, они брали младенцев и били об пол, жестоко расправлялись с женщинами, которые пытались спасти детей. В доме престарелых всех людей прямо в кроватях закололи штыками. В сентябре 1941 года стали создавать гетто. К нам приехала полиция. Сказали: «Берите вещи и переезжайте». Колючей проволокой огородили целые районы. Там жили около 30 тысяч человек. Мы тоже, всей семьей: мама, папа, братья. 16-летняя сестренка сбежала с работ, на которые немцы угнали всех молодых людей в первые дни своего прихода, и повесилась. Одного брата немцы расстреляли за то, что тот вступился за девушку и подрался с солдатом.

Два моих старших брата служили в латвийской армии. Один сразу попал в Гороховец, где формировалась латышская стрелковая дивизия. Младший брат бежал из гетто. Успел перейти границу. Добрался до России. Узнал про стрелковую дивизию, ему было тогда 17 лет, и тоже добился, чтобы попасть в нее. Оба брата воевали вместе до 14 октября 1944 года. И оба пропали без вести. Когда мы находились в гетто, людей партиями вывозили в Румбульский лес и расстреливали.

— Какова судьба ваших родителей?

— В один из вечеров мама почувствовала опасность и велела мне идти к приятелю. Тот жил через дорогу. В его доме можно было спрятаться на чердаке. Я у него переночевал. А в четыре утра начались выстрелы. У нас во дворе было восемь домов, оттуда людей начали выгонять. И я увидел маму. Она шла — красивая, стройная, в своем бежевом пальто. Ей было 42 года. Младшему братишке не было еще и двух лет, второму — семь. Их построили в колонну и угнали в лес. Их расстреляли. Я почувствовал это… Папу арестовали и расстреляли раньше. Он работал в ЦК компартии Латвии. Несколько раз его сажали в тюрьму — еще до войны, потому что в 1936 году компартия была ликвидирована. Но, поскольку семья большая, его выпускали. А потом снова забирали. 2 июля 1941 года отца отправили в центральную тюрьму, а потом расстреляли в Бикерниекском лесу. Там сейчас монумент всем погибшим комсомольцам и коммунистам. В Риге до войны жило много известных евреев. К примеру, профессор Миниц, прославленный хирург. Попал в гетто, но весной 1944 года его увезли в Бухенвальд. Не только его, их всех — профессоров, экономистов, крупных ученых — сожгли в крематории Бухенвальда.

— Как вы попали в лагерь смерти?

— 8 декабря немцы добрались и до меня. Но нашу колонну поставили охранять бывшего друга нашей семьи, который стал служить в полиции. «Иосиф, я твоих родителей не смог спасти, а тебя спасу! — пообещал он. — Не лезь вперед колонны, стой в конце». Впереди оказались инвалиды без ног, старушки. Идти надо было быстро. Мы еще не успели выйти из города, их начали расстреливать. Я стоял сзади. Охранник схватил меня за шкирку и воткнул во двор. Выстрелил раза два в воздух. Но, так как в Риге снега мало, то во дворе я упал о камни, разбил коленки в кровь. Какая-то бабушка позвала меня и завела в дом, отогрела. Куда мне было идти? Я задумал попасть в рабочий батальон со взрослыми, чтобы выжить. Недалеко от ворот стоял сарай. Просидел там несколько дней. Только на пятый день колонну выгнали на работу. А у меня сил нет выйти. Кое-как два раза шагнул — и потерял сознание, потому что солдат ударил прикладом по голове. Рабочие подняли и донесли меня на руках в лагерь. Пришел врач, обработал рану, перебинтовал. На продовольственном пайке я не состоял. Ел баланду за мертвых. Ходил на работу. Осенью 1941 года нас, мальчишек, увезли в Саласпилс. Там были вырыты ямы. Бараков еще не было. Молодые русские солдаты-военнопленные в одних гимнастерках закладывали фундамент для бараков. Мы таскали доски. Многие умирали от голода, холода и болезней.

Ели очистки от картошки, кофе, перемешанный вместе с землей, баланду. Ноги едва таскали. Был целый барак парней. Чтоб мы не сидели, нас заставляли работать. Спали на нарах в четыре и пять ярусов, задыхаясь из-за недостатка воздуха. Каждый, кто заболевал, мог считать себя обреченным. Помню, как привезли целый эшелон детей из Польши, из Освенцима. Самых маленьких несли на руках. Их заселили в детские бараки и брали у них кровь для солдат вермахта. А потом делали им смертельные уколы, а тела сваливали в общие могилы.

— Как решились бежать?

— Однажды я случайно встретил знакомую — тетю Марусю, коменданта нашего бывшего двора. Она и надоумила: «Тебе надо бежать! Я приеду ночью за тобой — постарайся выбраться». Кстати, именно тетя Маруся спасла моего младшего брата, спрятав у себя, когда всех загоняли в гетто. Возле газетного киоска была небольшая яма. Когда стемнело, я пролез в эту яму под колючей проволокой. Собак не было, а охранявшие концлагерь поляки, не обратили на меня внимания. Я был тощий, как скелет! На телеге тетя Маруся довезла меня до хутора, к своей сестре. Там меня переодели, и я познакомился еще с тремя мальчишками. До очередной облавы надо было уходить. Переоделись в школьную форму — и немцы нас даже не трогали. По ночам шли в Россию. По-русски говорили плохо, кроме одного парня. Попали в руки разведчиков. Они и помогли добраться. Судьба занесла нас в Ковров. Шел 1943 год. Пошли в военкомат проситься на фронт. Мне было 15 лет. Конечно, нас откормили, сберегли и на фронт не пустили. А в 1945 году по распределению я устроился работать на Владимирский тракторный завод. Познакомился с будущей супругой Лидой, которая обучала меня русскому языку. Свадьбу сыграли после того, как я отслужил пять лет в армии, на флоте. У нас родились две дочки. Я 50 лет отработал на заводе: токарем, бригадиром…

— Не пытались вернуться в Ригу?

— Пытался, конечно. Ведь там до войны наша семья жила в большой хорошей 6-комнатной квартире. Писал письма. И вот как-то получил вызов. Приехал в Латвию. Когда показал документы, мне пообещали дать благоустроенное жилье по месту работы в течение полутора лет. А пока предложили временную квартиру в бараке. Но жена была в положении. Потому приехал обратно с гарантийным письмом. Пошел к директору ВТЗ. Сказал: «Не дадите квартиру — уедем!». Дали двухкомнатную хрущевку. В ней я и живу.

— Вы всю жизнь занимаетесь общественной работой?

— При ВТЗ руководил стрелковой секцией ДОСААФ. Подготовил немало отличных стрелков — перворазрядников, мастеров спорта. А еще я член правления Владимирского отделения Российского Союза бывших несовершеннолетних узников концлагерей. Союз появился в 1992 году. Учредитель его наладил связи с регионами, создал картотеку и обратился к руководству Германии с требованием выплатить компенсации бывшим узникам. Первый транш был разворован. Люди стали возмущаться. Во второй раз деньги выдавали в руки, прямо в банке. Каждый получил компенсацию. Мне выдали тогда несколько тысяч евро, которых хватило, чтобы поменять машину и помочь дочери с жильем. Однажды был приглашен в бесплатную поездку в Германию. Две недели жил в Берлине… Каждый год, пока позволяло здоровье, ездил в Ригу и Саласпилс на траурную церемонию. Возложить цветы к мемориалу, он рядом с лесом, где были массовые расстрелы и на каждом шагу — братские могилы…

Ранее мы сообщали: Во Владимирской области в День Памяти всем блокадникам вручили подарки