«Все, что сейчас с нами происходит — пытка»: Задержанная на митинге 23 января рассказала о том, как в ИВС содержали женщин
Задержание
Я пришла на митинг около 14:07. К этому моменту уже начались задержания. Митингующие скандировали «Позор!», стоя на лестнице у Драмтеатра. Я успела заснять двухминутный ролик и присоединилась к протестующим.
Затем я увидела моего друга, который нёс в руках два государственных флага. Он подошёл и спросил: «Хочешь флаг?». Я согласилась. Формально мы не нарушали ни один закон, для того, чтобы держать в руках российский триколор ни у кого разрешения брать не нужно.
Затем толпа стала двигаться в сторону Студёной горы, но на пути, возле пешеходного перехода, тротуар перегородили сотрудники полиции. Я видела, как некоторые попытались их обойти с разных сторон. Я обратилась к одному из полицейских с просьбой дать дорогу. Он мне сказал: «Обойди!». Хотела их обойти по краю проезжей части, но как только моя нога ступила на дорогу, кто-то резко потянул меня назад.
Меня крепко держал мужчина в полицейской форме за плечо. Я несколько раз задала ему вопрос, кто он и почему меня держит, но ответа не получила. На третий раз он сказал, что он сотрудник полиции и его зовут Хомяков Александр Геннадьевич. Судя по погонам — майор. Он окликнул своего коллегу и они вдвоем меня потащили к автозаку. В этом не было никакой необходимости: я не сопротивлялась и шла сама. Зачем двум взрослым мужчинам было тащить одну девушку — непонятно.
Видео: chesnok.media.
Сразу написала сообщение в ОВД-инфо, что я задержана. В тот момент на часах было 14:20.
Жёны декабристов
В изолятор временного содержания на ул. Полины Осипенко, 40 меня доставили спустя два часа после задержания. Все это время я записывала происходящее в автозаке на диктофон. Там я сидела в узком «шкафу», время от времени в машину сажали новых задержанных. В какой-то момент их стало так много, что было нечем дышать.
В маленькой машине было 15 задержанных. 8 из них стояли в узком проходе. Мы начали буквально задыхаться. Кто-то хотел пить и в туалет. Полицейские никак на нас не реагировали, только иногда на телефонах включали видео с митинга в Москве и смеялись над тем, как задерживают мирных граждан.
Когда нас привезли к зданию ИВС, уже начинало темнеть. Нас по одному вызывали на оформление. Майор полиции потребовала, чтобы я достала все из сумки и карманов и выложила на стол. Вместе со мной в кабинете был молодой парень, у которого в рюкзаке были потные вещи и кроссовки. Он не был на митинге — он шёл со спортивной тренировки. Сотрудник полиции сказал, что в этом разберётся суд, а пока он тут посидит.
Сотрудницу, которая занималась моими вещали, звали Юлия — так к ней обращались другие полицейские. Мне она не представилась и удостоверение не показала. Среди вещей в моей сумке был телефон, наушники, около полутора тысяч рублей наличкой, несколько банковских карт и зубная щетка с пастой. Все это мне сказали оставить в кабинете. Обещали, если мне что-то понадобится в камере, мне отдадут. Затем майор Юлия отвела меня в другую комнату, где провела личный досмотр. На мой вопрос о двух понятых она развела руками — это режимный объект, где я тут двух женщин найду.
У меня срезали веревки с верхней одежды, забрали шнурки и отправили в камеру № 5. Там уже находилось две девушки. Обе, как и я, были задержаны на митинге. Одна из них попала в ИВС вместе со своим мужем и сыном, у другой тут был парень. Мой молодой человек Данила Беляков также был в одной из камер. Мы посмеялись между собой: вот мы какие — жёны декабристов, а дальше разговорились на отвлечённые темы.
Мы обсуждали искусство, культуру. Одна из девушек накануне была на выставке картин и делилась впечатлениями. Время от времени к нам в камеру заглядывали сотрудники полиции, просто кричали и хлопали железной дверью. Их ужасно бесило, что мы нормально проводим время, ведь мы здесь для того, чтобы страдать.
Позже к нам зашёл один из сотрудников полиции и приказал мне встать и идти за ним. Так я попала в соседнюю камеру под номером 4. Внешне она ничем не отличалась от прошлой. Две железные лавки одна над другой, в углу — дырка для того, чтобы справлять нужду, рядом раковина с одним краном. На потолке висела камера, направленная именно на это подобие туалета. Обшарпанные стены и деревянный пол.
Там уже была одна девушка, тоже с митинга. Она очень переживала, что её родители не знают где она. Майор полиции заставила её подписать протокол, где было отмечено, что девушка просит никому не сообщать о её задержании.
Она пыталась достучатся до сотрудников и попросить у них позвонить родителям, но никто не приходил. В соседней камере девчонки тоже стучали — их также игнорировали.
Мы с утра ничего не ели. Ужасно хотелось пить. Ужин нам так и не принесли. А воду приходилось пить из крана. Никаких средств гигиены и постельных принадлежностей нам не дали. Мы укутались в свои куртки и попытались уснуть. Время от времени я просыпалась от холода или непрекращающегося стука задержанных, на который никто не реагировал. Так прошла первая ночь.
«Если вы меня будете отвлекать, в суд поедете через неделю»
Утром нас по очереди вывели фотографироваться на фоне ростомера. В тот момент моей сокамернице все-таки удалось выпросить телефонный звонок. Выяснилось, что её родители знали о её задержании и даже приезжали вечером к спецприёмнику. Им сказали, что суд будет в воскресенье и её скоро отпустят. Позже один из сотрудников сказал, что мы ещё посидим, так как суд будет не раньше, чем в понедельник.
В какой-то момент я услышала, как по коридору идёт Данила Беляков и кричит, что его бьют и он объявляет сухую голодовку. Никто из сотрудников полиции на это не реагировал. У меня сжалось сердце. Девушка, с которой я сидела, тоже очень переживала за своего молодого человека. Их привезли в ИВС вместе, и в автозаке у него из уха шла кровь.
К середине дня нас стали по очереди выводить на второй этаж для дачи объяснений. Я сказала, чтобы все брали 51-ю статью Конституции и не свидетельствовали против себя.
Сотрудники ИВС обращались с задержанными очень плохо. Говорили с нами исключительно матом и криком. Часто заставляли выполнять бессмысленные действия, например, собирать все свои вещи, выходить из камеры и сразу же заходить обратно. Иногда к нам заглядывали полицейские и говорили что-то вроде «вот какие у нас девочки сегодня» и громко смеялись. В такие моменты хотелось кричать от бессилия.
Один капитан с издевкой нас называл уменьшительно-ласкательными именами. Однажды я возмутилась: «Товарищ капитан, я вам не Наташенька! Мы не друзья с вами!». На что он картинно закатил глаза и сказал: «Да как же вы все меня достали! Вам то врача, то попить, то передачка пришла… Заткнитесь все! Если я не успею сегодня сделать ваши протоколы, если вы будете все время меня отвлекать, в суд через неделю поедете!».
«Мы должны осознать, что всё, что сейчас с нами происходит — пытка»
Кормили нас очень плохо. Еда была холодная. Чай или хотя бы горячую воду нам не давали. Было слышно, как сотрудники все время на кого-то кричат. Однажды мы услышали, как один из задержанных попросил то ли врача, то ли таблетку. Полицейский на него выругался: «Что ты придумываешь! Ты пил уже сегодня!». «У меня болезнь. Мне надо пить по 17 таблеток в день!»,— ответил мужской голос. Но полицейский снова начал материться и кричать.
В заключении время течет очень медленно. Иногда кто-то из задержанных спрашивал у сотрудников, который сейчас час. Могли ответить: «половина второго». Через час на тот же вопрос отвечали «двенадцать дня».
Девушек выводили из камер за плечо или талию. Смысл в этом был только один — унизить. Со всех сторон — решётки, бежать некуда.
Мы часто недоумевали: ну зачем кричать, громко хлопать дверями, трогать нас за тело? В какой-то момент пришло осознание того, что не стоит искать смысл. Я поделилась со своей сокамерницей мыслями: «Мы должны осознать, что всё, что сейчас с нами происходит — пытка. У полицейских только одна цель — чтобы нам здесь было плохо».
«Я тоже смотрел расследование. Я вообще на вашей стороне»
К утру понедельника уже прошло почти 48 часов с момента задержания и нас должны были либо отвезти в суд, либо отпустить. Однако сотрудники ИВС не торопились этого делать. Вместо этого к нам то и дело приходили какие-то люди. Сначала обеспокоенный полицейский заглянул в каждую камеру и выдал по рулону туалетной бумаги и мыло.
Вскоре пришла уполномоченная по правам человека Людмила Романова, вместе с ней полковник, подполковник и ещё какие-то люди. Она осмотрела камеру и спросила, есть ли у нас какие-то жалобы. От удивления мы даже не сразу нашли, что ответить. Нам не дают питьевой воды, мы умираем от холода по ночам, спим на досках, сотрудники полиции все время кричат матом и отпускают непристойные шутки в наш адрес, и она спрашивает, есть ли у нас жалобы?
Я все рассказала: как меня задерживали, как два часа везли, что угрожали без суда на 15 суток оставить. Она с равнодушным видом записала все в блокнот, а стоящий рядом товарищ полковник сказал, что 48 часов, через которые нас отпустят, будет отсчитано с момента прибытия в ИВС. Время указано в протоколе. А когда мне проводили обзорную экскурсию по Владимиру в полицейской машине в течение нескольких часов, я вообще не была задержана. Протокола же нет.
Романова быстро потеряла к нам интерес и с брезгливым выражением лица поспешила покинуть нас. Ей явно было неприятно здесь находиться.
Затем нам принесли пятилитровую канистру воды. Мы с сокамерницей переглянулись. Двое суток морили жаждой, а за час до выхода такая щедрость.
После этого опять пришли какие-то офицеры и стали спрашивать про жалобы. Мы недоумевали. Хватит проявлять видимость заботы, лучше побыстрее отпустите нас отсюда!
Когда нас опять стали куда-то выводить по одному, стало уже смешно. Кто к нам ещё пришёл? Папа Римский? Монахи Шаолиня? В этот раз гостями стали двое красиво одетых мужчин. Увидев меня, шаркающую по коридору, они сочувственно опустили головы: «Ох, у вас даже шнурки забрали, ужас!».
Они поставили стол прямо в коридоре, рядом с камерами задержанных. Один из них предложил присесть. «Наталья, не беспокойтесь. Мы не полиция, мы из администрации». «Из городской?». Один мужчина ответил «да», а другой отрицательно покачал головой. «Так из какой?». «Я из городской, а он из областной». Думаю: надо же, как давно я не видела сотрудников этих двух администраций вместе! «Мы пришли, чтобы провести соцопрос. Вы нам не обязаны отвечать, не переживайте. Мы хотим знать с какой целью вы пришли на митинг, откуда о нём узнали и придёте ли ещё если вдруг чего. Ну, вы понимаете». Я не понимала. Я вежливо извинилась и ушла.
Потом одна из задержанных мне рассказала, что во время её ответов один из мужчин заговорчески к ней наклонился и полушепотом продолжил: «Вы знаете, я тоже смотрел расследование. Я вообще на вашей стороне. Я со всем согласен, что там говорилось. Я сам, когда молодой был, знаете каким революционером был! А сейчас я понимаю, что меня уволят. А мне семью надо кормить. Вы понимаете, ведь административный арест такой удар по репутации! Зачем вам надо это? Подумайте».
Освобождение
Я вышла из ИВС в 15:35. Подполковник, который меня отпускал, сказал, что имеет права меня держать ещё пол часа. В это время меня снимал на камеру какой-то мужчина в гражданском. Я у него спросила, кто он и зачем это делает. От этого подполковник вспыхнул: «Быстрее вещи свои забирай и уходи! Там из-за тебя люди в камерах сидят!». Я проверила все вещи, заметила, что телефон включен, хотя я его точно выключала. Стоял пароль и у полицейских, по-видимому, не получилось его взломать.
Флаг России, с которым меня задержали, в описе моих вещей почему-то не оказался. Его мне не вернули. Попросила копию протокола, но у сотрудников так некстати сломался принтер. Пришлось делать фото на телефон.
Через пару часов списалась со своей сокамерницей. Она сказала, что с ней все хорошо, только сотрудники полиции напоследок отпустили в её адрес пару тупых шуточек.