Скандалы вокруг главного музея Владимирской области изучила экспедиция Высшей школы экономики

Экспедиция студентов Высшей школы экономики прибыла во Владимир, чтобы исследовать проблемы, с которыми столкнулось общество и Владимиро-Суздальский музей-заповедник.

С 25 по 30 октября во Владимире и Суздале работала московская студенческая экспедиция Высшей Школы Экономики (ВШЭ). 15 студентов Национального университета из России, Чили, Индии, Англии, Украины, Португалии, Кении, Египта, Таджикистана и Австралии в рамках программы «Открываем Россию заново» изучали российскую действительность на примере конфликта вокруг главного музея Владимирской области. Руководил экспедицией известный ученый, доцент кафедры публичной политики ВШЭ Дмитрий Дубровский.

По предложению доктора политических наук, профессора Владимирского филиала РАНХиГС Романа Евтифеева молодые ученые погрузились в изучение драматических событий, которые в течение последних четырех лет происходят во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике. Студенты беседовали с представителями общества «Друзей музея», деятелями культуры, чиновниками, бизнесменами, журналистами и руководством музея-заповедника. Члены экспедиции попытались разобраться в феномене поляризации мнений после начала музейных реноваций бывшего директора Игоря Конышева и проанализировать нынешнюю политику директора Светланы Мельникова, чтобы понять, чего не хватает главному музею Владимирской области.

Зебра ТВ в последний день работы экспедиции встретилась со студентами и руководителем экспедиции Дмитрием Дубровским и узнала о предварительных итогах научного исследования.

ПОЧЕМУ ЛИБЕРАЛЫ НЕ ПОДДЕРЖАЛИ НОВАТОРА

Дмитрий Дубровский:

«Я бы не хотел перед тем, как студенты напишут работы, навязывать им свои выводы. Но у меня есть некоторые наблюдения, которые могут быть опровергнуты студентами. Это их право смотреть на это по-другому.

Я полагаю, что ВСМЗ — является составной частью локальной идентичности. Из того, что мы услышали, общее мнение сложилось, что изменения при Конышеве были не столь драматичны и не столь ужасны, как их описывают. Видимо, восприятие эти изменений было столь ужасным и драматичным именно потому, что музей является составной частью локальной идентичности. Она пострадала вдвойне. Во-первых, от реакции на приезжего. Видимо, это местная долгая традиция: исходить из местных кадров и не любить варягов. Второе, это традиция, которая связывает существование музея и локальную идентичность. При этом многие люди реагируют на происходящее в музее безотносительно того, знают они о нем что-то или не знают, участвуют они в его жизни или нет. Им кажется, что все будет неправильно, если это будет делать приезжий человек и еще при этом, не реагируя, не консультируясь с местным сообществом. Это самое важное.

Сейчас, мне кажется, мы наблюдаем такую интересную точку бифуркации, в которой тот символический капитал, который накоплен протестной группой во времена борьбы с Конышевым, находится в некотором не очень востребованном состоянии. И это тоже очень интересно, потому что оказывается, что демократически достигнутый результат не может войти в диалог с авторитарными тенденциями местной власти. Я говорю не про политический авторитаризм.

Это любопытно для нас. Первая наша схема, с которой мы сюда ехали, она изменилась полностью. Моя картина точно изменилась после всех интервью, которые мы взяли. Сейчас мы исходим из более сложной картины.

Дмитрий Дубровский

Музей — монополист с огромным бюджетом. Музей считает, что он единственный определяет культурный ландшафт и больше никто. Наша встреча с директором Светланой Мельниковой показала, что музей так и видит свою основную миссию. Он видит, что его существование и развитие является абсолютным тотальным благом для местного сообщества. Я подозреваю, что ситуация более сложная, и тот баланс, о котором говорила директор Мельникова, он такой позицией как раз нарушается. Видимо, для развития культурного ландшафта города требуется больше разнообразия. Если говорить, про культурную среду как рынок, я полагаю, что лучшим решением было бы развитие разных инициатив. И это в реальности мы наблюдаем — появление культурных инициатив, не связанных с музеем. Мне кажется, это очень хорошая новость. Мне ужасно понравилась наша встреча с Алисой Бирюковой, потому что она очень разумно рассуждает о возможности такого рода инициатив в разнообразии культурного досуга самих владимирцев и туристического потребления.

Я вижу любопытный парадокс. Были люди, либерально ориентированные, их победа над человеком, которого они считали недостойным, угрозой для музея — она укрепила эксклюзивное положение самого музея, усилила его, через возвращение сильного, но авторитарного лидера, я имею в виду Мельникову. И наоборот, люди, переживавшие за предыдущее начальство, за Конышева, как раз представляли собой разный мелкий бизнес. Они почувствовали в Конышеве как раз то, в чем либеральное сообщество его обвиняло, а именно в бизнес-стиле управления. Столкнулись две модели, два представления о роли и смысле музея в современном обществе. Один — это ультраконсервативный, „образовывать, хранить и защищать“. За Конышевым стояла совершенно другая идея. Эта идея не была воспринята. И интересно почему? Потому что его какие-то там личные вещи, или проблемы менеджмента здесь вступили? Или потому что весь город согласен с тем, что музей должен не меняться? Это очень любопытно. Оказывается, что либеральная часть, которая активно вступилась в этот конфликт — она фактически поддержала очень традиционалистский образ музея, который не включает современное искусство, который не ориентирован на работу с клиентом, который ультраконсервативный.

Игорь Конышев

И случился очень интересный для меня альянс между традиционалистами и либералами. И при этом все они были местными, потому что это была местная идентичность, они ее защищали. Против кого этот альянс был? Против менеджеров бизнес-управления, которые пытались найти себе союзников, но не нашли. Потенциальные союзники — мелкий бизнес, который почуял возможность развития в этой новой системе.

Это рабочая схема. Там еще много всего интересного. Разные аспекты местной идентичности — она сложная, она комбинированная, я вижу здесь очень сильную региональную идентичность, она, конечно, как-то связана и с русскостью, и с православием, но она своя. Кроме того, она очень сильно антимосковская. В этом смысле я вас понимаю хорошо, потому что я из Питера. Это вечное противостояние, оно везде есть, где есть новая и старая столица. В Японии — Киото и Осака, в Германии Бонн и Берлин. Даже в Казахстане уже есть — Алма-Ата и Нур-Султан.

Похоже, что эта ситуация довольно уникальная, по многим причинам: близость Москвы, один из крупнейших федеральных музеев, впитавший в себя большое количество церквей. К сожалению, мы не сумели добиться ответа от представителей церкви во Владимире: как они взаимодействуют с музеем. Я как раз не думаю, что все церкви должны принадлежать музею. Тем более, что спокойно церковь Покрова на Нерли передал музей РПЦ и никто во Владимире даже не заметил, никто не знает. Это тоже вопрос очень серьезный, это проблема общероссийская. Где-то он приводит к серьезным столкновениям как на Соловках и в Рязани. Жаль, что встречи не получилось, это направление у нас подвисло, и мы не знаем, как учитывать мнение церкви. Это мнение неслышно. А церковь — важная составляющая общественной жизни и гражданского общества, и ее подчеркнутое неучастие в обсуждении общественных проблем, мне кажется, очень сильно подрывает такой консенсус».

МУЗЕЙ НАВЯЗЫВАЕТ СВОЮ ТОЧКУ ЗРЕНИЯ НА ИСТОРИЮ

Студенты:

«Группа у нас интернациональная. Нам всем очень понравилось. Но, у нас была проблема с тем, что не во всех музеях экспонаты были подписаны на иностранных языках. Даже на английском нет. Нет стендов с расширенной информацией».

«Где-то вообще никаких подписей не было. Мы ходили и гадали, что это. Знаете, какое объяснение было? Что здесь воссоздан зал 17 века и объяснений здесь не требуется. Нам это показалось странным. Если бы хотя бы при входе что-то было. А так, стоишь и гадаешь».

«Иногда даже сотрудники музея не могли ничего сказать об экспонатах. Но в одном из залов была очень милая женщина, которая охраняла все объекты, и она нас подводила к каждому, рассказывала что-то, показывала. Ей прямо хотелось, чтобы нам понравилось. И мы даже оставили в книге отзывов хороший комментарий».

«Гид, которого нам дали для экскурсии по ВСМЗ, была очень компетентна, рассказывала всё интересно. Но можно было бы больше интерактива. Были ощущения, что что-то не досказано. Все рассказы были о дореволюционном периоде. Сама экспозиция заканчивалась на 1917 годе и дальше уже не продолжалась. А дальше что? На этом как бы история прервалась. Что было дальше, мы так и не узнали».

Дмитрий Дубровский:

«Это общая беда в России, главная проблема 20 века в России, с точки зрения музейной, заключается в том, нет общего представления о том, что такое была история 20 века для России. Мы живем как бы в разном прошлом. Для одних — великие достижения, Сталин. У других 20 век — это страшная катастрофа. У третьих — третье. Я подозреваю, что любой, какой бы тут музей 20 века тут бы ни открылся — это немедленно вызвало бы сильное ожесточение со всех сторон. Согласия, что такое 20 век, нет».

Студенты:

«Живопись, которая находится в музее, очень связна с православием. Хотелось бы знать, были ли картины, которые нарисованы о жизни людей, философские работы. Было, конечно, очень красиво, но я не увидела в живописи другие аспекты развития Владимира, кроме христианства».

«Меня очень смутило одна вещь. Я очень люблю историю, и изначально Владимир привлекал своей древностью, и Суздаль тоже. Но у меня сложилось устойчивое впечатление после общения со всеми гидами, что каждый из них имеет стойкое представление о том, какая история правильная, какой она должна быть представлена зрителю. И они упорно навязывают свою точку зрения на историю, они не подают ее объективно: ни гиды, ни Светлана Мельникова. Мы с ней говорили, я даже могу ее процитировать: „Есть очень много разных взглядов на историю, но мы подадим ее верным образом“. Приблизительно это так звучало.

Есть некая концепция, и мне это очень не нравится. А так как город делает упор на историю, так как город хочет воспитывать молодежь, я не считаю, что это правильно — навязывать свою точку зрения на историю. Нужно быть более объективным».

«Все экскурсии, которые у нас были с гидами ВСМЗ во Владимире и Суздале — было ощущение, что они идут по проторенной дорожке. Им рамки поставили, и они эту историю рассказывают. Ни влево, ни вправо.

Очень сильно запомнилась экскурсия в Историческом музее. Там женщина была со своим характером, со своим взглядом, очень жестким. Чувствовалось отсутствие гибкости. А учитывая, что история — это вообще субъективная вещь, гибкость там должна быть. Нужно пытаться объять все точки зрения. Мы не можем говорить, что вот это генеральная линия, что было так, а не иначе».

Дмитрий Дубровский:

«Я прошел по Палатам и удивился, что показывает музей. Музей же может выбирать, что показывать, у него есть месседж свой. Почему 20 века нет, а 19 век в двух местах? И при этом нам показывают либо аристократию, либо купечество. А жизни простых людей нет. Это моя общая претензия к музеям, к русскому историческому нарративу. Нет людей. Есть селебрити. А люди появляются как страдающие массы, у которых нет лица, либо один раз появляются как действующее лицо, когда они защищают империю и возводят на трон Романовых. История России — история князей. Это абсолютно карамзинская логика. Вся история — от царей до императоров, от генсеков до Путина. Была одна династия, потом другая, был один генсек, потом другой».

Студенты:

«Деятели культуры ваши очень мало упомянуты в историческом музее. Нам не хватило Сперанского. Музей не врет, но музей расставляет фокусы и акценты. Нам дают огромный стенд про Лазарева и три строчки про Герцена, или четыре строчки про Сперанского, который предопределил развитие России на весь 19 век. Такое ощущение, что акцент не на интеллектуальном потенциале, не на владимирских художниках, например, а на промышленности, политике, или какой-то экспансии, как в случае с Антарктидой».

400 РУБЛЕЙ ЗА ВХОД — ЭТО БЕЗОБРАЗИЕ

Студенты:

«Во Владимире очень не хватает пешеходных переходов. И аптек. Мы пошли в центр, на одной стороне, где торговый центр — три аптеки, а дальше мы шли три километра и не было абсолютно ничего: ни пешеходных переходов, ни аптек, ни магазинов. Такое ощущение, что инфраструктура принесена в жертву тому, что связано с историко-культурным ландшафтом. Идешь — потрясающе количество церквей и памятников, но где то, что тебе нужно именно сейчас. Инфраструктуры не хватает в виде магазинов, кофеен, которые бы работали не до 8, а хотя бы до 10».

Дмитрий Дубровский:

«Я даже не заметил, что Владимир — город туристический. Суздаль, понятно, там видно, что город туристический, какие-то вещи наружу. И то, очень не хватает английского языка, не хватает указателей, не хватает карты, которая раздается во всех местах во всех странах мира, где я был. Во всех отелях есть карты с достопримечательностями. Это просто немыслимо, что ее здесь нет. Я сейчас не говорю про путеводители. Путеводителя, кстати, тоже не хватает. Это обычная статья доходов для музеев — написать путеводитель по городу. Это очень показательно, что путеводители по музею есть, а по городу — нет, потому музей не очень интересуется городом, музей интересует сам себя. Это очень печально.

Не хватает столовых, чтобы 15 человек могли бы недорого, но нормально поесть. В Суздале с этим вообще катастрофа. Так нельзя делать. Я посчитал, если бы мы были в Европе, мы бы меньше потратили на еду, чем в Суздале. Это немыслимо, так нельзя. Если там такое потребление регулярное — надо расширять эту сферу.

Это российская общая беда, конечно. Либо советская столовая, куда не все войдут. Либо уже в районе лакшери. Очень плохо обстоит дело с мидл-классом. Что я здесь заметил: либо хостел, либо ВИП-гостиница. Ничего между. И это мы не в высокий сезон приехали. Летом мы ни в какой бюджет не попали бы вообще».

Студенты:

«Есть очень много интересных объектов, но ты десять раз подумаешь, сходить ли тебе туда. Например, Спасо-Евфимиевский монастырь, где могила Пожарского. Но мы это не увидели — 400 рублей вход».

Дмитрий Дубровский:

«Вопрос ценовой политики музея-заповедника мне кажется странным. За некоторые музеи 100 рублей за вход — это нормальная цена. Когда 100-150 рублей за Золотые Ворота — мне кажется это странно, потому что там 10 минут, диорама и галерея. У меня сложилось впечатление, что про разную цену в разные музеи никто не думал, как назначили один раз — и все. Это советский подход, нет в этом никакой менеджерской жилки, потому что ценообразование должно влиять на посещение. А 400 рублей брать за вход — это, мне кажется, безобразие».

МЕЛЬНИКОВА ПРИЗНАЛАСЬ, ЧТО ОНА УЛЬТРАКОНСЕРВАТОР

Дмитрий Дубровский:

«Мы концентрировались на трех вопросах и ели их успели задать. И то, скажем, были очень общие вопросы и очень общие ответы. Тот факт, что она с нами встретилась — это уже многое. Хоть и полчаса, но человек нам показал, что уважает и принимает важность нашей работы.

Она довольно откровенно отвечала, и ее откровенность заключалась в том, что она искренне признается, что она ультраконсерватор и традиционалист. В этом нет ничего зазорно, это ее позиция, это то, с чем она выросла, это ее кредо. Вопрос в том, насколько эта миссия, эта логика сейчас совпадает с дальнейшим развитием музея.

Мне не показалось, что она готова к сотрудничеству с общественниками. С другой стороны, я ее видел всего полчаса. Я не уверен, что могу судить о ее желании или нежелании к кому-то прислушиваться. Но ощущение она производит человека в высокой степени уверенного в себе и не очень склонного к саморефлексии».

Светлана Мельникова

Студенты:

«Меня ее выступление напугало. Первое — очень подчеркнута была образовательная функция музея. Второе — музей обязан быть консервативным. Меня лично не очень привлекает ультраконсервативное воспитание. С одной стороны — ориентация на молодежь, а с другой — отказ воспринять новые тенденции, которые среди молодежи существуют. Ведь школьники — это не безголосые, не безличностные существа, которые нужно чем-то наполнить. У них есть личность, и она развивается у каждого своим путем. Поэтому непрозвучавшая готовность услышать новые тенденции в Мельниковой — меня напугала».

ВО ВЛАДИМИРСКОМ МУЗЕЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПОПЕЧИТЕЛЬСКИЙ СОВЕТ

Дмитрий Дубровский:

«Тот факт, что музей федеральный, действует в том смысле, что он не во Владимире, а он для всех, он всероссийский. Музей рассказывает не частную историю для владимирцев, а жизнь владимирцев для остальных. У него нет коммуникаций, связей с людьми, которые сейчас живут. Музей не может их выстроить.

Люди тоже должны быть активнее. Они не должны быть только пассивными потребителями музея. Они должны быть активными создателями нарратива о самих себе: почему мы здесь, какие мы. В этом музее нет многообразия. Нам показывают очень узкую историю. Мы нигде не увидели, например, что во Владимире живут католики, или во Владимире живут евреи, или что во Владимире есть что-то кроме православия. Очень ограниченный взгляд.

Мы смотрим, как в глобальной перспективе это воспринимается. Я думаю, что большинство российских музеев устроены гораздо хуже. Очень мало внешней критики, внешнего участия в формировании повестки дня в музее. Я считаю, что во владимирском музее должен быть попечительский совет и он должен быть МЕЖДУНАРОДНЫМ. В него должны входить владимирские общественники и люди, которые занимаются музеями похожими в мире. И это было бы очень сильным внешним критическим взглядом, который помогает развиваться.

Я думаю, что общество «Друзей музея» должно занять позицию друзей музея и города, в том смысле, что в него хорошо бы включить всех критиков осовремененного руководства музея. Тогда можно было рассуждать о том, что они представляют некую попытку выработать общую платформу. Это самое трудное. Группы по интересам рождаются быстро. И они даже иногда добиваются своих целей. А гражданское общество должно функционировать на других основаниях. Если думать об институционализации такого диалога, то диалог должен быть построен между группами с разными интересами. То есть, сначала нужно найти такой способ формулировки проблемы, который выходил бы за формулировки «Ты за кого?», «Ты — за Петю, я — за Васю», а размышлять в более широкой перспективе».