«Ни у музея, ни у библиотеки, ни у театра нет варианта не меняться». Какими должны быть современные общественные пространства?

Зебра ТВ поговорила с руководителями московского центра «Благосфера» Натальей Каминарской и Еленой Темичевой о рецептах идеального общественного пространства и важности перемен для самых консервативных площадок Владимирской области.

Открытие центральной библиотеки «Oodi» в городе Хельсинки

В конце 1980-х годов американский социолог Рэй Ольденбург выпустил книгу «The Great Good Place», в которой выдвинул теорию «третьего места» — пространства, несвязанного с домом («первое место») и работой («второе место»). Таким пространство, согласно Ольденбургу, может стать кафе, парк, бар рядом с домом, клуб или библиотека. Социолог предположил, что «третье место» играет важную роль в развитии гражданского общества и демократии, способствует творческому взаимодействию людей. Четкого понимания, что из себя представляет общественное пространство, Ольденбург не дал, но отметил ряд материальных и нематериальных характеристик, от дизайна до поведения персонала по отношению к гостям.

В России пока не так много опыта создания полноценных общественных пространств, об этом стали задумываться только в XXI веке. Наиболее популярными форматами поначалу стали коворкинги — места, пригодные не только для работы, но и для различных активностей, а также антикафе, где посетитель платит за время, а не за еду и напитки. Постепенно в стране стали появляться новые форматы общественных пространств — инвесторы поняли, что можно обустраивать существующие площадки, превращая, например, библиотеки в классическом понимании в смарт-библиотеки, где можно не только читать книги, но и смотреть фильмы, пить кофе, играть в игры и так далее.

Некоторые пространства создавались под конкретные задачи. Одной из таких площадок стал московский центр «Благосфера», который на средства благотворителей полностью переосмыслил полузаброшенную фабрику на Боткинском проезде. Теперь создатели центра делятся опытом создания общественных пространств с активистами из других городов.

Наталья Каминарская

Зебра ТВ поговорила с директором «Благосферы» Натальей Камаринской и директором по коммуникациям и стратегическому развитию центра Еленой Темичевой о том, какими должны быть современные пространства, как они влияют на развитие городов и социальные процессы, какой опыт стоит перенять Владимирской области, чтобы остаться интересной и привлекательной для ее жителей.

Как вы создавали собственное

общественное пространство?

Наталья Каминарская: «Благосфера» задумывалась, чтобы помогать людям вовлечься в самого разного рода социальную активность и благотворительность. Придумывали эту концепцию почти два года большое количество экспертов из коммерческого сектора, из бизнеса, фонды, чиновники, все, кто работает в этой сфере. Для того чтобы решить, что нужно и чего не хватает в городе Москве для того, чтобы москвичи и московские некоммерческие организации лучше выполняли свою работу и вовлекали новых горожан.

Самое главное решение, которое пришло экспертам — нужно большое физическое пространство под крышей для того, чтобы самые разные организации могли проводить там свои события для горожан, потому что у нас почти у всех, как и во Владимире, нет офисов. У нас не очень много денег, чтобы снять «Гостиный двор», «Экспоцентр» или еще какую-нибудь площадку для того, чтобы провести большую конференцию, но даже на маленькую не всегда хватает сил. На тот момент, когда придумывали эту концепцию, московские власти не очень помогали помещениями.

Московский центр «Благосфера»

Мы примерно полгода искали нужное пространство в Москве. Когда нашли здание, где сейчас находится «Благосфера», оно во многом определило, чем мы стали дальше заниматься. Здание это историческое, фабрики-кухни, архитектор Мешков, 1928 год постройки. Как вы, наверно, знаете из истории, фабрики-кухни — это тоже были общественные пространства. Не только потому что там кормили людей в больших количествах, но и потому что там с самого начала тоже строились и рекреационные зоны, и библиотеки, и места, куда счастливые строители коммунизма после работы могли прийти и провести свободное время.

Задача была найти большущий зал — это раз, много переговорок разного размера — это два. Мы хотели коворкинг, медиацентр, потому что еще одна проблема у всех некоммерческих организаций — где провести пресс-конференцию. Другая история — где ты можешь снять про себя ролик, где ты можешь про себя записать какую-то историю, где ты можешь провести вебинар. В нашем техническом задании это все сразу было.

Почему мы «общественное пространство»? Мы для того, чтобы туда приходили люди, чтобы они знакомились с работой некоммерческих организаций, рождали свои собственные идеи и проекты и таким образом улучшали жизнь вокруг себя и жизнь общества.

С самого первого года мы стали смотреть, что происходит вокруг. Оказалось, очень интересная история, что рядом с некоммерческим сектором происходит еще много других вещей, трансформаций уже других общественных пространств. Музеи становятся больше, чем музеи. Библиотеки становятся больше, чем библиотеки. Арт-кластеры превращаются не просто в места, где сидят художники или дизайнеры, там что-то происходит, люди могут прийти, как-то самореализоваться, друг с другом познакомиться. И это происходит не только в Москве. Посмотрите, сейчас даже коворкинги больше, чем просто коворкинги, это почти антикафе.

Можно выделить самые главные вещи, которые нужны для успешного общественного пространства?

Наталья Каминарская: Мы много обсуждаем на своих конференциях среду, которая создается и внутри, и снаружи общественных пространств, и стереотипы, которые с пространствами связаны, и сделали определенные выводы. Это должно быть, во-первых, атмосферно. Там должно быть людям комфортно. Там должно быть хорошо, должно стимулировать людей на творчество, на то, чтобы хотелось приходить туда еще и приводить своих друзей, что-то вместе там делать.

Для создания общественного пространства любая заброшенная фабрика подойдет?

Наталья Каминарская: Нет. Безусловно, там должна быть креативная команда, которая это пространство организовывает, наполняет содержанием, стимулируя социальную активность.

Люди на первом месте. То есть команда, которая берется это делать, менять вокруг себя ту точку, в которой они начинают. Второе — это то, каким содержанием они наполняют атмосферу и всю эту историю. Все остальное, наверно, уже бантики и дизайны, форматы, все изменяемо. Оно может меняться.

Фестиваль актуальных искусств «Арт-субъект» на владимирской фабрике музыкальных инструментов

Люди есть, что дальше?

Наталья Каминарская: Посмотрите, есть, например, Textil в Ярославле. Фабрика, на которой ничего не происходило. Люди начали обустраиваться и приглашать туда своих друзей, своих знакомых, художников, поэтов. И так эта история вырастает потихоньку из небольшой части двора в цех, а потом начинается распространяться дальше. Textil даже не всегда работал. Например, зимой. Они работали только летом, потому что у них просто не было физических ресурсов. Но были люди, которые полюбили это место и увидели его другими глазами. Они хотели, чтобы туда пришли другие люди, вместе с ними это пространство преобразовывали.

Ярославский центр «Textil»

Главное, чтобы это место стало притягательным. Как это делать? Формировать сообщество заинтересованных людей. Это могут быть разные методы. Это могут быть люди, которые живут рядом, это могут быть люди, которым важная эта точка в пространстве. Если фабрика, может быть, там работали люди, или еще что-нибудь, связанное с этим. Каким образом туда привлечь людей, которые сами начнут это вокруг себя преобразовывать — это точка входа такая.

Бывает другая история. То, что мы наблюдали в Туле — кластер «Октава». Это завод, который производил микрофоны, летавшие в космос, с ними до сих пор поют самые знаменитые певцы и не только в нашей стране. Там был заказ от компании. Тула чем известна? Тула известна тем, что там самовары, оружие и пряники. Людям, которые там живут, это уже не очень интересно, а местный музей маленький, состоит, наверно, из двух комнат. Это недостаточно для современного города.

По заказу бизнеса был в этом пространстве полностью переосмыслен один из корпусов фабрики. Часть — отдали под коворкинги, часть — под технопарк, и в одном корпусе решили сделать общественное пространство, которое состоит из нескольких частей.

Один этаж занимается прекрасный интерактивный Музей станка, в который не только перетащили станки, которые были в «Октаве» и на соседних территориях, но и сделали очень интересную современную экспозицию, где типа робот проводит с тобой экскурсию, ты идешь, это все шевелится, мерцает, тебе объясняют, как работает станок. Туда можно прийти и школьникам, и взрослым — всем будет интересно.

Творческий кластер «Октава»

Весь первый этаж этого цеха представляет собой как раз такое пространство для самореализации. Там есть конференц-зал с оборудованием — можете хоть концерты устраивать, хоть кино смотреть. Там есть маленькая студия звукозаписи, есть место для печати, есть библиотека и книжный магазин, и кафе, конечно.

Сейчас в музей едут уже и москвичи, в очередь стоят, а первый этаж весь занят местными людьми, которые туда ходят, чтобы провести время, бизнес начать, событие свое провести и так далее. Модели, как преобразуется пространство, могут быть совершенно разные.

Или то, что сейчас происходит в регионах, когда библиотека становится центром активности, она является центром притяжения даже не в городе, а в большом селе, потому что больше ничего нет. Клуб давно развалился, в школу невозможно вместить ничего, а есть библиотека. Эта библиотека становится центром притяжения местных людей, которые приходят туда пообщаться, чаю попить. Она начинает выполнять функции площадки, где люди придумывают разные социальные проекты. Если в этот момент кто-то из членов сообщества или из библиотекарей может сыграть роль катализатора чаепития, дискуссии — это кардинальным образом меняет отношение к пространству. В этих библиотеках проходят форумы, на которых люди обсуждают будущее своих деревень, где они начинают придумывать, как развить туристический бизнес и много чего еще.

Хорошо, когда у бизнеса есть запрос на организацию общественных пространств. Хорошо, когда у властей есть программа по закупке и обустройству модельных библиотек. А что делать молодым художникам, у которых за душой ни гроша. Как обустраивать площадку? На какие деньги? Как убедить людей и власти, что это нужно?

Наталья Каминарская: Сколотить вокруг себя большое количество людей, которые скажут: «Да, мы это хотим». Может быть, 10 сумасшедших (в хорошем смысле этого слова), а может, через месяц полгорода выйдет и скажет: «Да, мы хотим, чтобы это здесь было, потому что ребята клевые. Даже без денег дайте им пока здесь посамовыражаться. Мы здесь с ними тоже чай попьем, порисуем, полепим».

Елена Темичева: Финансовые модели могут быть разные. Самая банальная — это грант. Есть и другие истории, тот же Textil. Его придумала и создала супружеская пара, дизайнер и художница, которые вообще собственные средства вкладывали. Сначала, чтобы делать соседские выходные и экскурсии. А потом, когда поняли, что людям это интересно, нашлись инвестиции. Но они смогли уже предъявить для того, чтобы эти инвестиции достать, что у них получилось.

Есть ещё одна интересная история — «Тысяча». Ее впервые попробовали в Лондоне. Это была инициатива по строительству ресторана в городе. Тысяче людей предлагалось скинуться по 1000 долларов или 3000 долларов, какая-то такая не совсем маленькая сумма, но не безумная.

Вся эта тысяча людей становилась акционерами ресторана, но задача у него была не быть бизнесом, который зарабатывает на карманы своих акционеров, а разработать нормальное предприятие, окупаемое, зарабатывать деньги, которые пойдут на социальные проекты для города. Тысяча акционеров решает, на какой именно проект они отдадут доход от этого ресторана в будущем квартале, полугодии, году.

Лондон, Москва — это большие города, где люди всё-таки несколько состоятельнее. Можно ли такой проект реализовать во Владимире?

Наталья Каминарская: Да, я уверена. Есть прекрасная маленькая деревня в Архангельской области, которая называется Пинега. Они регулярно собирают деньги на социальные проекты кругом благотворителей, таким живым краудфандингом, когда человек рассказал о своем проекте, и народ голосует рублем, хотим мы этот или не хотим. Собирают в среднем 350 тысяч рублей за один раз.

Для пространства важна краудфандинговая история вплоть до того, что нам нужно купить новый прожектор. Это не миллиардная сумма, это подъемно. Сегодня вы купили прожектор, завтра вы купили для него треногу, послезавтра вы купили новые диктофоны и еще что-нибудь. Я условно говорю. По кусочкам все. Во-первых, люди начинают проникаться и чувствовать свое: «Я приду и посмотрю, висит ли прожектор, на который я 100 рублей отдал». Так народ устроен.

Елена Темичева: Или пространство, которое тоже недавно у нас открылось очень небольшое. Арт-пространство «Тверская, 15». Там было пустое помещение, просто голые стены.

Наталья Каминарская: Центр Москвы, историческое здание, ремонт невозможен, а хотим мы бесплатные студии для детей с особенностями здоровья.

Елена Темичева:

Они сделали краундфандинговую историю. Там есть такая штука называется «Я встроился». Покупаете кирпичи. Их можно подписать. Они отремонтировали сначала одно, открыли там, допустим, арт-студию, потом — другое. Это истории развития. Что нам только ребята не рассказывали, которые приезжали из маленького белорусского города Бобруйска или какого-нибудь нашего северного города Норильска. Везде свои истории. Везде это возможно.

Арт-пространство «Тверская, 15»

Наталья Каминарская: Главное, чтобы тот, кто этим загорелся, собирал вокруг себя людей, которые создавали имя, атмосферу, смыслы, которые притягивают других людей к этому месту.

Есть ли обязательный физический элемент общественного пространства, который гарантирует успешность проекта? Скажем, если есть кафе, то площадка точно будет популярной.

Елена Темичева: Я не знаю, какой-то для всех единой истории нет. Возьмем, к примеру, производственные коворкинги: столярный коворкинг, швейный коворкинг. Я знаю мастерскую, где велосипеды чинят и собирают. Чтобы такой коворкинг выстрелил, был коммерчески рентабельным, там есть прямо определенное количество элементов, которые должны состояться. Должна быть определенная площадь, проходимость. Если вы сделали столярный коворкинг и думаете, что это только для мужчин — все, вы уже себе ограничили большую маркетинговую нишу. Обязательно в таких штуках, которые предполагают общественные пространства, должна быть семейность.

Но вот что еще важно. У людей, которые делают общественные пространства, есть стереотип, что людей нужно обязательно чем-то занять. При этом во всем мире сейчас один из главных запросов от общественного пространства — это запрос на возможность быть оставленным в покое. Это история, когда ты приходишь и можешь найти такое место, где можно посидеть, задрав ноги, поваляться на пуфике, главное, что ты находишься там, но при этом ты не обязан включаться ни в какую активность.

Наталья Каминарская: Обычно в коворкинге есть зоны, где ты пошел по телефону поговорил, по скайпу поговорил, а все остальное направлено на то, чтобы тебя во что-то втянуть. Сейчас стали от этого отказываться. И не просто ты где-то посидеть один можешь, но и в принципе, что ты пришел, и никто не будет за тобой бежать и тебе что-то втюхивать, рассказывать «Давай ты во что-то встроишься».

Должно быть место в пространстве, которое позволит сепарироваться от окружающей действительности. Персонал должен быть к этому готов и не переживать, что кто-то пришел и ничем не занят. Он через десять минут выдохнет, пойдет, посмотрит книжки в буккроссинге, выпьет чашку кофе, а потом окажется вовлеченным в дискуссию или еще что-то.

Но кафе всё-таки обязательный элемент. Оно очень помогает со всех точек зрения. Особенно хорошее кафе.

Елена Темичева: Меня в этом плане приятно поразила старая ахматовская библиотека в Москве в Крылатском, ничем не примечательная. Новый район на отшибе, добраться туда даже по столичным меркам проблематично.

И вот решили превратить ее в смарт-библиотеку — это когда вы по QR-коду сдаете книжку и таким же образом забираете. Но дело совсем не в этом. Туда пришла команда, которая захотела сделать библиотеку своеобразным местным соседским центром. И они стали смотреть, чего нет в округе, в чем может быть потребность. И увидели, что в районе нет кинотеатра. Узнали, что район перенасыщен школами, и дети все время находятся в состоянии долбежа.

SMART библиотека имени Анны Ахматовой в Крылатском

И тогда в библиотеке появился детский коворкинг, куда можно прийти делать уроки. Открылся маленький кинозал. Заработало кафе, что для простых районных библиотек очень непростая штука, они долго продавливали эту историю, договаривались с властями. А еще они собрали, наверно, самую крутую коллекцию комиксов, которую я знаю. И знаете, что самое интересное? Почти все заработанные деньги они тратят на библиотечные фонды.

На площадках, где я была, один из главных слоганов — «Общественное пространство должно быть общественным». Оно должно быть, как бы, присвоено вами, вы не должны бояться туда входить, не должно мелькать ничего коммерческое или быть строгие правила, как тишина в библиотеке.

Наталья Каминарская: Общественное пространство — это то самое третье место между домом и работой, куда тебе хочется приходить проводить время, приводить друзей. Того, чего нет, и еще долго не будет у всех. Поэтому они такие разные. Какой есть запрос — с одной стороны, какая команда это делает — с другой стороны.

У нас есть один соседский центр в Лефортово, в котором есть столярная мастерская, и есть маленькая комната, в которой происходит все остальное — чаепития районные, мамочки проводят встречи, приводят учителей для своих групп детей, сами чего-то тоже лепят и рисуют, проводят по выходным такие научпоповские лекции, приводят лекторов. Вот, им это оказалось нужно.

Общественное пространство — оно абсолютно для всех?

Наталья Каминарская: Оно должно быть открытым для всех и работать для всех? Так не бывает. Это создание условий для того, чтобы человек присваивал пространство себе. То есть — это чувство присвоения пространства: «Я здесь свой». Но это означает, что у пространства появляется якорное сообщество людей, они как бы забирают площадку под себя, начинают формировать ее наполнение.

Несколько лет назад во Владимир приезжал Николай Солодников (сейчас — автор проекта «Ещенепознер») и обсуждал пути развития библиотек. Он рассказывал про опыт одной библиотеки, которая после закрытия пускает в холодное время года бомжей. Они могут переночевать в тепле, принять душ, что-то поесть.

Наталья Каминарская: Это финская библиотека.

Елена Темичева: Самая прекрасная библиотека, которая в последнее время сейчас звучит, называется Oodi, находится в городе Хельсинки рядом с вокзалом.

Наталья Каминарская: И Oodi соответственно переводится, как мы теперь выяснили, как «Ода».

Центральная библиотека Хельсинки «Oodi»

Елена Темичева: И знаете, это абсолютная ода демократии. У нас пока это вряд ли возможно. Потому что это реально такой нацпроект. Они только несколько лет собирали идеи от горожан, что они хотят, чтобы было в этой библиотеке.

Я к тому, что могут ли общественные пространства быть площадкой для социализации? Скажем, пришел туда бомж — и как-то вроде наладил жизнь, устроился на работу…

Наталья Каминарская: Я думаю, могут быть и такие пространства тоже. Это скорее культурная парадигма, которая должна быть у учредителя в голове, если они проект придумают, если они к этому готовы, если они создают такого рода условия и возможности, где будет комфортно и одним людям и другим.

Однажды показывали фильм «Песня для кита». Это документалка про женщину без определенного места жительства. Она и несколько человек приходили к нам на показ. Это было некоторым испытанием для нас, но все прошло прекрасно. Не то, чтобы к нам дальше приходили такие люди, но в целом мы поняли, что готовы принимать их. У нас специально для этого был придуман сюжет и формат.

Елена Темичева: Я не могу сказать, что все пространства это держат в уме и в концепции, но некоторые общественные пространства выполняют и функцию социализации. Давайте не только такой пограничный пример возьмем, давайте возьмем беженцев, людей других культур. Есть такие места, которые вроде не предназначены для этого, но не отказывают принимать людей и постепенно становятся такими межнациональными центрами.

Наталья Каминарская: Соседский центр в Новогиреево ровно такие вещи в Москве делает. В том районе исторически было много афганцев. Начиналось просто с игр, знакомства с языком, коворкинг, где мамы могли что-то готовить для всех, и потом превратилось в нормальный жилой соседский центр, который организует вокруг себя жизнь двора.

Почему успешный пример Новогиреево не распространить дальше? Почему бы не делать нечто подобное вместо этих миграционных центров? Может быть, не было бы таких конфликтов,

как во Владимире?

Елена Темичева: Общественное пространство становится таким, когда есть общность.

То есть, если полиция задумает общественное пространство, у нее ничего не выйдет?

Наталья Каминарская: Не совсем так. Если бы они нашли нормальных партнеров, не привлеченных откуда-то, а местных людей, и нормально бы с ними общались, поддерживали и, может, немножко прикрыли глаза на какое-то время, пока это все раскачивается, может быть, оно было бы иначе. В Новогиреево проблем нет. Это от людей зависит. Не от того, что им дали помещение, какие-то ресурсы. Люди должны быть к этому готовы.

Елена Темичева: Трансформация государственных социальных центров — такое движение тоже есть. Сейчас появляются многофункциональные центры. А раньше были такие места, куда все за пособиями ходили. Они и сейчас есть, просто в другом виде. Потому что за пособиями теперь надо идти в МФЦ. Поэтому департамент соцзащиты решил преобразовать их в общественные центры, общественные пространства, но поскольку это делает государство, как видит, то теперь они сделали общественный центр для пожилых. Там офигеть, какая структура для пожилых. На любой вкус. Все, что вы можете себе представить: библиотека, гостиные, музыкальные инструменты, спортивные залы, кулинарная студия, кафе и бесплатно все. Это Москва, это все возможно только в Москве, вы мне скажете. Ну, посмотрим, как это будет.

Гастромаркет — выигрышная концепция?

Елена Темичева: В Екатеринбурге есть прекрасный джаз-клуб, например, который зарабатывает не на джазовых концертах, а знаете на чем? Поэтическое кафе. Люди просто приходят к микрофону почитать стихи. Им нужна сцена, микрофон и чтобы слушали. Они приходят как в поэтическое кафе и едят тоже, но они еще приходят за плату, чтобы это все сделать. Отличная коммерчески успешная история.

Наталья Каминарская: Надо очень хорошо понимать, кого вы готовитесь привлечь и что этой публике будет нужно, и что хотите сформировать из этого.

Почему власти не ввязываются в эту историю? Боятся «кота в мешке»?

Елена Темичева: Общественный сектор всегда реагирует быстрее, звонче и гибче. Просто так устроено, потому что государственному бюджету всегда сложнее развернуться.

Наталья Каминарская: Горизонт планирования совсем другой. Здесь с одной стороны надо очень долго перспективы закладывать, с другой стороны очень гибко. Никакая власть чаще всего такие вещи себе позволить не может. Даже богатая. Тут должен быть хороший баланс. Это может быть государственно-частное партнерство. Это эффективно. То, что мы сейчас видим, как «Агентство развития Норильска» преобразует пространство вместе с горожанами. Это поддержано городом, компанией и люди дают начинку. В моногородах, в принципе, это может быть, когда государственный ресурс, потому что все равно ресурс той же самой компании, которая там находится.

Есть оптимальное количество общественных пространств для одного города? Скажем, для Владимира с населением 360 тысяч человек.

Наталья Каминарская: Нет такого параметра. Столько, сколько нужно горожанам будет.

Елена Темичева: Давайте сравним с маленьким городом Коломной — это то, что на наших глазах там сейчас происходит

Наталья Каминарская: Это город в 100 километрах от Москвы, который был фактически выброшен из истории. Он стоял рядом с трассой, потом построили железную дорогу, и город потерялся.

Елена Темичева: Туда приезжают часа на два, зайдут в краеведческий музей и все. По масштабам не сравнимо с Владимиром — по населению, по площади города, по всему.

Наталья Каминарская: И там появились инициаторы, идейные люди — две девушки, которые работали в краеведческом музее.

Елена Темичева: Которые в этом краеведческом музее подыхали, они молодые специалисты. Деваться некуда, там работали. И тут произошло событие — Чемпионат по зимним видам спорта. Там построили конькобежный дворец. Нужно как-то это дело открывать, а в городе очень давно ничего такого не делали. Не то, что фестивали — вообще ничего. И девушки пошли рыться в архивах, потому что им пришла в голову мысль, что они сделают это в стиле Лажечникова, который «Ледяной дом» написал, там ледяные горки, Анна Иоанновна, фейерверки, вот это все. И отыскали в архиве у самого же Лажечникова указания, что Коломна когда-то была буквально столицей пастилы. Там были фабрики огромные.

Наталья Каминарская: И не одна, и не две.

Елена Темичева: В советское время эти фабрики сравняли с землей так, что вообще никто не знал, что они изготавливали пастилу, поставляли к императорскому двору, по всей России рассылали. В общем, они нашли, прифигели. Начали рыться в разных архивах. Нашли рецепты какие-то.

Наталья Каминарская: И дома по-простому сделали.

Елена Темичева: Они предложили этим дорогим гостям, которые один раз приедут и больше никогда не окажутся в Коломне, на это открытие подарить в качестве сувенира изготовленную собственноручно пастилу. Эти девушки подбили каких-то еще теток. У себя на кухне дома сварили пастилу по старому рецепту. Потом склеили коробочки. Буквально это было штучное производство, 50-80 максимум. И все прибалдели. Сказали: «Нам бы еще». А потом поняли, что это может быть брендом города. Они сначала провели что-то вроде соседской ярмарки.

«Музейная фабрика пастилы» в Коломне

Наталья Каминарская: В Коломне есть маленький центральный бульварчик. Они подбили, что люди вышли со своей какой-то продукцией и сделали, что умеют: пироги, яблоки, огурцы. Народ вообще друг друга увидел.

Елена Темичева: А потом они подумали: «А почему бы нам не сделать еще? У нас такой дохлый краеведческий музей, почему бы не открыть Музей забытого вкуса?». Мало того, что они сделали этот музей, они подняли местную экономику фактически. Они восстановили фабрику, нашли старый фундамент. Они выиграли грант на то, чтобы ее построить.

Наталья Каминарская: У девушек было 16 проектов общественных пространств, из которых 12 уже сделано, включая пастильную фабрику, калачную фабрику, мылопроизводство, арткоммуналку, чего только нет. Главное, что у людей появился смысл жить в этом городе. Студенты работают экскурсоводами, участниками процесса, люди производят эту пастилу.

Во Владимире

есть музей, в котором

тоже ничего особенного не происходит. Прислали нового директора, и он взялся что-то менять. Общественность восприняла это близко к сердцу. И в итоге все вернулось к тому, как было раньше. Как сделать из музея общественное пространство, чтобы не было мучительно больно всем вокруг?

Елена Темичева: Про «не больно» — это очень сложно. Мы как-то общались с Зельфирой Трегуловой, директором Третьяковской галереи на этот счет.

Наталья Каминарская: Казалось бы, все хорошо, большие фонды, помещения в центре Москвы.

Елена Темичева: А она уже 5 лет сражается за изменения. Самое ужасное, что им приходится переживать — это отношение к музею как к хранилищу, «руками не трогать» и так далее со стороны сотрудников.

Наталья Каминарская: Она рассказывала, что когда пришла работать в Третьяковку, ей начали звонить и узнавать, не липовая ли у нее диссертация и правда ли она понимает что-то в культуре. Что она тут будет сейчас реформировать в музее, какие магазины, какие кафе?!

Елена Темичева: Поэтому «не больно» не получается. К сожалению, с этим сталкиваются все музейщики, с которыми мы общаемся. Но то, что это абсолютно точно происходит, когда в музее понимают, что они не просто хранить должны, но еще и показывать, рассказывать, просвещать. А это уже другая история.

Про магазины в Третьяковке нас потрясло. Вроде как масштабы, но когда пришла новый директор, она посмотрела сувенирные магазины, которые есть в музее: лавочки, ларечки маленькие. Вот, представьте себе, что они даже еще не отдали это куда-то, они просто поменяли локацию этих точек, просто поменяли вывески и поставили других продавцов. Знаете, во сколько возросла выручка? В 22 раза. Понимаете? Просто от этой операции. То есть даже еще не поменяли ассортимент.

Наталья Каминарская: Другой пример можем привести. Ельцин-центр — музей первого президента. Представляешь, что будет монументально — фотографии, инсталляции… Но входишь и на первом этаже магазин «Перекресток», магазин «Связной», книжный магазин, банк. И только дальше в этом пространстве второй этаж весь образовательный, а третий, четвертый и выше — это музейные залы. Казалось бы, это вообще несовместимые вещи. В голове не укладывается, ты идешь в музей, а тут это. А оказывается, укладывается, потому что поток людей привлекается за разными вещами и разными потребностями.

Ельцин-центр

А не может быть так, что через 50 лет условный краеведческий музей с его местечковостью и нафталиновостью превратится в

крутое аутентичное место?

Елена Темичева: Аутентичность и местечковость — это хорошо. Вопрос в том, как ее представлять. Аутентичность — да, местечковость — да, нафталиновость — нет.

Наталья Каминарская: Есть пример Череповца. Там все замшелые экспозиции объединены в один музей: грустные краеведческие выставки, картинная галерея, дом-музей местного мецената. Им стучали по голове: сделайте уже хоть что-нибудь, школьники уже не могут к вам ходить. И они придумали очень простой интерактив — почувствуй себя дореволюционным школьником. Мальчики — на горохе, девочки — посидите за партой. И началась какая-то движуха.

Появились мастер-классы, какие-то интересные занятия, причем во всех музеях. А так, вы сходили один раз, второй, увидели, что в музее ничего не меняется — зачем вам тогда туда возвращаться через 5 лет, через 10 лет, через 50 лет? Ни у музея, ни у библиотеки, ни у театра нет варианта не меняться.

Театр — это спектакли, сцена, рюмка коньяка и бутерброд с икрой в антракте, какие-то незыблемые вещи, которые не меняются от поколения к поколению.

Елена Темичева: Если в городе много театров, то там, скорее всего, концепция будет меняться медленнее, и какие-то театры на фоне других, которые будут реализовывать проекты, могут спокойно жить и оставаться на этом контрасте. Но очень часто в городе тетатров считанное количество. Драмтеатр, еще какой-то театр — это театр как раз в классическом понимании.

Но в какой-то момент, например, в Кирове театр оказался городским общественным пространством, потому что там вдруг решили в своем спектакле среагировать на какую-то ситуацию, которая была в городе, на какую-то непростую социальную тему. Предложили поучаствовать активно в решении проблемы: принести одежду, гуманитарную помощь. В театре перед спектаклем можно было это оставить. И выяснилось, что вообще-то места, где у кого-то инициатива появилась, кто-то хочет что-то сделать, его не было. Театр оказался местом, в котором люди начали проводить открытые встречи и лекции, объединяться ради благотворительности. На это пришли новые люди, появился Борис Павлович, который считается сейчас актуальным и очень современным режиссером. У театр началась другая жизнь.

Или история из Норильска. Представляете, что там за население? Там постоянно живут только те, кто по каким-то причинам, в силу возраста или недостатка образования, не может уехать. А так в основном вахтовики: приехали, поработали несколько месяцев, получили деньги, уехали. Какой репертуар должен быть в театре, чтобы эти суровые люди туда приходили и чтобы воспринимали все это, как свое?

Что они там только не делали. Но выстрелила только последняя история. Летом актеры обычно уезжают на гастроли. Театр закрывается. А в Норильск нельзя попасть и оттуда нельзя уехать никаким другим способом, кроме как по небу. И в тот год у них закрыли на ремонт единственную взлетную полосу. Уехать нельзя, лето, ничего нового не успели поставить. И тогда они предложили сделать людям сад в театре. Просто принести цветы. И куча народу внезапно откликнулась. Несли и несли целыми семьями. Получилось, что руками горожан была создана абсолютно новая начинка этого театра.

Наталья Каминарская: На самом деле, цветы — это неслучайно, потому что одна из двух проблем у людей в Норильске, кроме интернета, отсутствие зелени. Они просили и хотели всегда оранжерею. За этой вечной мерзлотой очень короткий период солнца. Еще на это сыграло.

Библиотеки, музеи, театры — это все сфера культуры. Почему так сложилось, что общественные пространства только

в учреждениях этой сферы?

Наталья Каминарская: Это происходит от запросов. Один из самых больших запросов нашей современной жизни — это многофункциональность. Это проистекает из нашей каждодневной истории. Мы можем быть здесь, а на самом деле не здесь, и решать 25 тысяч вопросов. Граница между четкими зонами стирается. Между работой, учебой, отдыхом. Мы едем в транспорте и одновременно может работать. Это неминуемо, так меняется жизнь. Институции культуры реагируют одни из первых — это нормально. Они меняются под эти запросы. Есть и социальный блок, он будет не меньше, чем культурный, если мы перечислим.