Андрей Звягинцев про любовь к родине, оптимизм и министра Мединского

Вчера, 5 декабря, в актовом зале главного корпуса ВлГУ прошла встреча владимирских кинолюбителей с режиссером Андреем Звягинцевым и состоялся показ фильма «Нелюбовь». Мероприятие было бесплатным, попасть в зал можно было по пригласительным, большую часть которых разобрали за неделю до встречи. В день кинопоказа у проходной главного корпуса выстроилась очередь из тех, кому не достался пригласительный, но кто надеялся попасть на встречу. Еще одна очередь выстроилась у входа в сам зал − здесь стояли преподаватели и журналисты, которых также не пускали без пригласительных. Свободных мест в зале не было, и это удивило режиссера.

«Я никак не ожидал такого масштаба мероприятия, признаться по совести. Лет двадцать тому назад, оказывается, я был во Владимире, так что я здесь не впервые», − начал свою встречу со зрителями Андрей Звягинцев.

Режиссер объявил, что такие мероприятия обычно продолжаются по три-пять часов, но сегодня придется ужаться до двух, потому что вечером у него неотложные дела в Москве, да и зрителям нужно не устать до начала фильма. Получивший два актерских образования режиссер держался на сцене скромно, стильно и открыто, так, как это делают голливудские звезды. Ответ на каждый вопрос превращался в размышления. ПроВладимир публикует цитаты из общения с режиссером.Про «Список Звягинцева»

«Списков уже несколько. Кто-то просит пять, кто-то − десять фильмов. Кто-то − три. Как можно выбрать три? Список, где «Андрей Рублев», стоит первым… Ну, «Рублев» у меня всегда был одним из главных в мире кино.

Однажды я просто отказался составлять список и сделал выбору своих самых главных мощных впечатлений от кино. И в общем, вышел список 120-150 фильмов. Это все накопленный опыт просмотров фильмов в синематеке «Дома кино». Этот список составлен стихийно, по просьбе студентов ГИТИСа. Одно из главных имен и первых имен среди заочных учителей − Андрей Тарковский. Этот список составил спонтанно, часа за два. Но тем он и ценен».

О режиссерской школе

«Первый фильм, который я снял, то, что можно было назвать фильмом, − это короткометражная часть, три части, для сериала «Черная комната». Это 2000-й год. И вот эти десять лет практически и есть та дистанция, когда формировалась греза, отчетливое желание снимать кино.

Я отчетливо помню одно важное событие, которое перевернуло во мне, что такое кино. Это было на втором курсе ГИТИСа, в 1988 году. Я увидел фильм [1960 года Микеланджело] Антониони «Приключение». И вот этот фильм совершил со мной какое-то превращение. Я вдруг понял, что кино обладает совершенно невероятными возможностями общения с аудиторией. До этого я смотрел на кино иначе. Рассказ истории, театр, заснятый на пленку.

Буквально через год открылся Музей кино, и я стал ходить смотреть все мировые шедевры. Там была представлена вся коллекция Госфильмофонда. Я посмотрел очень много фильмов, которые по-настоящему следует смотреть. На протяжении трех лет я ходил в Музей кино, как на дисциплину. Поэтому я и говорю, что это были мои университеты. Музей кино и его двенадцать залов.

Десять лет я мечтал найти режиссера, подобного Антониони, чтобы он снимал ленты, как «Затмение», «Приключение», «Ночь». Я грезил встретить такого режиссера. Как я на этот счет шучу, ни чуть не сравнивая себя с великим Микеланджело Антониони, что, не дождавшись этого режиссера, я и сам решил им стать».

О приходе в профессию

«Количество просмотров в какой-то момент перешло в качество воли, что я, кажется, знаю, как это сделать. Дальше длинный путь к реализации. В 90-е годы все обрушилось, социальные лифты, которые перевозили тебя на определенный этаж, не работали, и любой человек мог стать кем угодно.

Я никогда не забуду, как я пришел к одной собственнице мебельного салона со сценарием рекламы для ее салона и сказал, что я − режиссер. Она не заглядывала в мой диплом, никаких аттестаций и документов не требовалось. Это был чистой воды блеф. Я был уверен, что смогу снять сценарий, который накануне ночью мы с моим товарищем написали. Слава Богу, ей понравился сценарий, через несколько недель мы были на съемочной площадке, и это обстоятельство выбило меня из абсолютной тотальной нищеты, и дальше какая-то жизнь началась в Москве. Тогда передо мной стоял выбор возвращаться [в Новосибирск], потому что в Москве у меня не было ровным счетом ничего.

У меня не было принятого решения «стану режиссером». Я мало-помалу себя им обнаружил. Десять лет я снимал рекламу, это был мой единственный хлеб. Параллельно я играл в двух атрепризных спектаклях: Хулио Кортасара «Игра в классики» и Тургенева «Месяц в деревне». И это все, что я за десять лет сыграл как актер.

В 2000 году объявился дефицит кадров, потому что все телеканалы бросились снимать свои сериалы. Вы помните, все смотрели «Рабыню Изауру» и «Санта Барбару», и в определенный момент телевизионные начальники решили: «Что это мы все время покупаем, можно самим производить». Изобильно началось телепроизводство. Дмитрий Лисневский, генеральный продюссер РЕН-ТВ, решил попробовать найти никому не известных молодых режиссеров. В этот круг я и попал.

Через полгода после того, как мы сделали три новеллы, он сказал, что ему не интересен этот проект и «давай-ка мы с тобой снимем полнометражное кино». Октябрь 2000 года, подо мной земля ушла из-под ног. На 35 миллиметров? Он ответил: «Да-да, почему бы и нет?». Через год мы запустились с фильмом «Возвращение».

Для кого фильмы

«Я мыслю себя русским режиссером, снимающим для русского зрителя. Более того, скажу, что в фильме «Нелюбовь» меня совершенно не смущал политический контекст, который звучит там между строк на телеэкране или по радио. Я был уверен, что этот контекст будет понятен только русскому зрителю. Мы все обретаемся в этих берегах и знаем, о чем идет речь. Для западного зрителя это пустой звук. Но есть такое предположение, что я делаю фильмы для западного зрителя и на западный экран. Это миф чистой воды. Никакой цели, чтобы угодить им или подстроить замысел, чтобы он был понятен «там», − нет.

Я недавно в связи с историей с «Матильдой» и оскорбленными чувствами верующих думал, бывает, что ты определенно чувствуешь, что человек лжесвидетельствует, или просто говорит неправду, или юлит, но ты не можешь ухватить его за руку. Ты не можешь указать на ту точку, где происходит вранье.

Я недавно нашел для себя ответ на этот вопрос, и звучит он таким образом: «Чем отличается христианин от язычника или обрядовера? Ответ простой: христианин − это тот, кто границу между добром и злом проводит сквозь свое сердце. Сердце − это и есть поле битвы между добром и злом. А язычник − это тот, у кого граница проходит между тобой и другим». Как только ты это осознаешь, то все эти странные движения и возмущения сразу находят свой ответ».

О Мединском

«История, которая превратилась в фильм «Левиафан», началась как трагическая история в штате Колорадо с одним американским сварщиком Марвином Джоном Химейером. Когда я об этом услышал, первая мысль была − снять американский проект. Приехать туда, найти продюссоров, снять картину именно в стиле Documentary. Воссоздать в точности всю картину. Сама история совершенно поразительна. Но я отказался от идеи очень скоро и понял, что нужно вернуться на родину.

Этот сюжет послужил отправной точкой и семенем, из которого пророс совершенно другой сюжет, чем та история, которая произошла в Америке. Я сожалею, что рассказал об этом министру культуры на первой нашей встрече. Он пришел смотреть картину, и зачем-то я взялся делать вступительное слово и зачем-то это сказал. И потом я жалел об этом, потому что он только об этом и говорит. «Вот бы и ехал к себе в Америку и там бы снимал». Я никогда не забуду, что после просмотра фильма первое, что сказал министр, − это «кстати, во-первых, в России так не пьют». Кто-то из нас двоих плохо знает Россию».

Про оптимизм

«Я реалист, который пессимистично смотрит в будущее, но именно в этом я нахожу оптимизм».

«Так много оптимизма. Включите Первый канал. Хочется искать нишу, чего еще нет. Такой оптимизм, так у нас все прекрасно, что хочется по-другому смотреть на реальность. Меня очень увлекают истории, про которые можно сказать «выбор трагического сознания». Как у Некрасова: «Кто живет без печали и гнева, тот не любит Отчизны своей». Наверное, из любви к Отчизне приходят такие мысли».

О процессе съемки

«Мы дублей не боимся, у нас бывает и по тридцать дублей, и я вам скажу, что это не рекорд. У Чаплина было до пятидесяти дублей, правда, у него не было монитора, он не мог тут же посмотреть. Но сам, снимаясь в фильме, понимал, что сделал что-то не так, и повторял. Пока не появился Кубрик, который снимался до девяноста дублей».

«Сцену в школе мы делали очень долго, и я действительно ждал, когда сложатся много составляющих: ветер будет развевать флаг над школой, облака закроют солнца и потом в кадре откроют, и потом чтобы 120 детей массовки пробежали правильно. Это нам добиваться пришлось долго. Я помню, 36 дублей получилось, но в фильм попал 35-й».

«Кстати о дублях, трагическая сцена [в холодном помещении из кафеля] в конце фильма была снята одним дублем. Она очень тяжела эмоционально, и было понятно, что не то, чтобы актерам не хватит силы подняться на второй дубль. После первого дубля было ясно, что это лучшее решение».

О героях в российском кино

«Вопрос про героев задают уже много-много лет. И не только мне, но и вообще кинематографу. Действительно, нет героя. Его ищут и находят в «Брате», и это хорошо, наверное. Но когда этот вопрос задают мне, у меня нет на него ответа, потому что я не приверженец таких форм, когда ты создаешь такой кинотекст, в котором у тебя есть герой «образец для подражания». Для меня это просто неинтересная форма общения с аудиторией.

Мне кажется, я обращаюсь к аудитории взрослой, неинфантильной, которая сама в состоянии отличить «сокола от цапли». Тот возраст, когда «крошка сын к отцу пришел», уже прошел. Мы прекрасно знаем, что такое хорошо, но нас что-то останавливает в движении быть героями в жизни».

«Я не хочу создавать модели для подражания. Для меня главным героем повествования является выбор человеком самого себя. Это для меня интересная тема для рассмотрения. Во всякой картине возникает точка невозврата, где ты определяешь, кто ты есть».

О «Лизе Алерт»

«Если вы не видели «Нелюбовь», то в этой картине не то, чтобы в качестве оправдания на так поставленный вопрос о герое. Мы были потрясены, когда узнали, что рядом с нами в России живут люди, которые отдают время своей жизни на алтарь чужой беды. Я сейчас говорю о волонтерах «Лизы Алерт», которые создали очень обширную сеть. Их методология поиска легла в основу сюжетной линии. Эти люди в картине, как тени, как символ добра героического подвига посреди абсолютной апатии, тотального равнодушия власти и народа, впавшего в апатию. Вдруг появляются люди, которые бесплатно, занимаясь другими делами, в свободное от работы врем, просто на призыв с мобильного телефона «На станции Кантимировская встречаемся в 7:30, пропал мальчик, был одет в темную куртку». Они едут туда и сутками занимаются поисками этих людей. В этом смысле в фильме «Нелюбовь» со всей очевидностью для меня описан в подробностях неприметный подвиг, который здесь и сейчас рядом с нами совершается».

О счастье

«Момент счастья − это все [этапы создания фильма]. Как только продюсер говорит „запускаем этот проект“, начинается трудная работа и абсолютное счастье воплощения. И я люблю каждый этап этого пути».