Как Белый дом в журналистах разглядел террористов

Администрация Владимирской области, похоже, объявила войну неугодным журналистам. Диалога со свободной, имеющей свою позицию прессой у чиновников не получилось. Подчиненные губернатора по-прежнему уверены, что криками «Разорю! Не потерплю!» можно решить все вопросы. Оттого их поведение и изобилует непродуманными, подчас граничащими с нарушением закона действиями. Но вместо того, чтобы искать с неподконтрольными журналистами общий язык, Белый дом сеет все больше семян раздора между руководством региона и его жителями.

Я никогда не был сплетником, склочником, хамом или нытиком. В отличие от того образа, который, вероятно, нарисовали себе некоторые работники обладминистрации, я всегда уважительно отношусь к собеседникам, поскольку ценю свою репутацию и репутацию своего издания. Но этот блог я решился написать только потому, что у нас, журналистов, нет другого способа достучаться до людей. Мы не обладаем административной дубинкой, и единственное наше оружие — это перо. Зато оно бывает страшнее любого давления сверху. И я надеюсь, что ответственные сотрудники Белого дома, прочитав статью, задумаются, что они творят. Хотя уверен, их реакция будет скорее напоминать «ярость Калибана, увидевшего себя в зеркале».

Речь пойдет о том, что вчера случилось в здании областной администрации. Там проходили несколько мероприятий — заседание Законодательного Собрания и совещание при губернаторе по вопросу переноса ЛЭП с Боголюбовского луга. О достигнутых договоренностях губернатор Светлана Орлова должна была рассказать журналистам на брифинге, и я — по редакционному заданию — пошел сначала на ЗС, а затем на встречу с главой региона.

День с самого начала не задался. Еще при входе в Белый дом я заметил, как охрана не пропускает автора «автобусной» петиции, а ныне нового сотрудника «Томикса» Александра Степанова. Как позже мне рассказала Людмила Ешану, журналиста зачем-то попросили оставить в гардеробе ноутбук и видеоаппаратуру, хотя к другим работникам СМИ таких требований никогда не предъявлялось.

Февральское заседание Заксобрания затянулось. Сначала перед депутатами отчитывался врио начальника областного УМВД, затем руководитель молодежной думы Роман Александров, а после нардепы выбирали председателя Счетной палаты. По итогам ЗС спикер Владимир Киселев провел пресс-конференцию, которая продлилась всего минут 10. Большинство СМИ пошли на брифинг Орловой. Отправился послушать губернатора и я.

Пресс-подход традиционно задерживался, благодаря чему и возникла неловкая для подчиненных главы региона ситуация. Когда работники пресс-службы АВО увидели меня в коридоре, где и должен был пройти брифинг, их сначала передернуло, а потом заколотило. Видимо, было дано указание лично меня к Орловой не подпускать. О белодомовском мероприятии, кстати, ПроВладимир не оповестили, хотя о нем было известно еще 24 февраля.

Как только я пришел на место событий, подчиненные Светланы Юрьевны и непосредственно Риты Борисовны Шляховой сразу же сообщили, что мне нельзя здесь находиться. Затем они попросили руководителя пресс-службы ЗС Николая Полидовца меня «образумить». Парламентских работников заранее предупредили, что они должны следить за неугодными журналистами и выпроваживать их по окончании мероприятий Заксобрания. Николаю я сообщил, что исполняю свои профессиональные обязанности, и вывести меня можно только с помощью полиции. После этих слов пресс-секретарь Киселева тут же удалился, решив не вмешиваться в конфликт.

Минуты шли, и сотрудники пресс-службы АВО чуть ли не бились в панике. В конце концов они решили подключить «тяжелую артиллерию». Меня вызвал на разговор заместитель председателя комитета общественных связей и СМИ, руководитель пресс-службы АВО Андрей Брунин. Он — один из «варягов», которых Светлана Юрьевна притащила с собой из Совета Федерации. Опытный, матерый работник, Андрей Захарович сразу же попытался задавить меня своим авторитетом и настойчиво попросил не ходить на брифинг Орловой, поскольку меня лично туда не приглашали. А объяснил Брунин свою позицию неожиданным образом, вспомнив вручение диплома ПроИтогов «Глупость года III степени»:

— Учитывая то, что в соответствующие моменты вы вели себя не совсем адекватно, то вы можете, с моей точки зрения, нести некую угрозу общественной безопасности. Потому что, когда вы на публичном мероприятии вручали то, что вы вручали, то, что не входило в формат мероприятия, я не могу допускать, что у вас чего-то нет в портфеле.

Далее Брунин заявил, что у нас в России (или, может, конкретно в Белом доме?) «прецедентное право», и поэтому доступ для меня на брифинг Орловой ограничен. А открыт он только «для приглашенной нами прессы». Оповещать о мероприятиях «своих да наших» в последнее время стало обычной практикой для пресс-службы АВО, поэтому меня слова Андрея Захаровича не удивили. Однако я все-таки решил уточнить:

И. Р.: Конкретно ПроВладимир ограничен в правах или не ограничен? Брунин: Нет. Но мы вас не приглашали.

Встретив упорное сопротивление, Брунин продолжил наступление. На этот раз сотрудник пресс-службы завуалированно сравнил меня с уголовником, которого осудили на условный срок и которого потому необходимо опасаться:

— У меня есть — в субвенции это называется — обоснованные опасения. Исходя из прецедента. Был зафиксирован момент вашего, с нашей точки зрения, непрофессионального поведения. Это, как вы знаете, когда судят гражданина, срок условный. Вы, находясь на публичном мероприятии, повели себя так, как вы себя повели. Отсюда вытекает уже у меня обоснованное опасение, что когда вот у нас есть мероприятие, которое не было анонсировано раньше, а оно — если вы посмотрите — значит, было у нас, возникло где-то ближе к 12 часам. Мы, естественно, исходя из того, что у нас было, вас не приглашали. Поэтому, значит, здесь, вот, когда вы сейчас появились, там находится та пресса, которую мы пригласили. Я еще раз сформулирую, даже если включен микрофон, то, что есть элементы поведения, которые могут для общественности быть неприятными. Если бы не было такого прецедента, то, безусловно, мое поведение могло бы быть (расценено — ред.) как самодурство, но я сейчас решаю вопрос о безопасности общественной, о чести и достоинстве.

В ответ на это я напомнил Андрею Захаровичу закон о СМИ и уголовную статью за противодействие законной деятельности журналиста. В итоге Брунин сдался и, взяв с меня обещание, что я «не создам общественной опасности, угрозы чести и достоинству присутствующих лиц», «по-джентльменски» меня пропустил на брифинг, дав соответствующую команду вставшему на проходе охраннику шириной в шкаф.

По завершении пресс-подхода Брунин вновь попытался мне что-то объяснить и опять вспомнил про «инцидент, который был на пресс-конференции». Я заметил, что диплом Вере Зиннатуллиной я вручал после нее, но подчиненный Шляховой начал говорить про какие-то «фазы» пресс-конференции, которые продиктованы «обычаями делового оборота».

И. Р.: Это где-то прописано в каком-нибудь документе? Брунин: Нет. И. Р.: Не прописано. Значит, вы это сами придумали. Брунин: Хорошо. Где-нибудь написано, как вытирают попу?

Такой пассаж меня окончательно обескуражил. На прощание я посоветовал пресс-службе АВО звать ПроВладимир на мероприятия, чтобы мы могли прислать аккредитованных корреспондентов. На это Андрей Захарович также ответил уклончиво.

Из общения с Бруниным в голове у меня крутилось несколько мыслей. Первая: Белый дом придумал какой-то стоп-лист или «черный список» журналистов, которых велено «не пущать», и в этом списке я иду первым номером. Вторая: ПроВладимир также было решено игнорировать и лишать информационных поводов, насколько это возможно. Третья: ради исполнения директив сверху сотрудники АВО готовы пойти на все, даже на нарушение закона. И четвертая: неужели власть настолько боится критики и откровенных вопросов, что принимает подобные решения?

Какую угрозу «общественной безопасности» в моем лице разглядела Рита Борисовна и ее подчиненные? И что — неугодных журналистов теперь приравняют по статусу к уголовникам и террористам? Конечно, даже на моей памяти подобные попытки пресс-служба губернатора (даже прежнего главы региона) уже предпринимала, но ничего хорошего из этого не вышло. Повторюсь — я неконфликтный человек и не вижу смысла в этой конфронтации, но и выходов из сложившейся ситуации становится все меньше. Диалога не получилось, компромисса не будет, остается только война? И кто же выйдет из нее победителем?

К слову, наш с Бруниным разговор я записал на диктофон, и вот полная расшифровка диалога.

Брунин: Сколько лет вы работаете журналистом?

И. Р.: С 2009 года.

Брунин: Ну, мой стаж на 30 лет побольше. Журналистика, как вы понимаете, она имеет определенные, скажем, границы. Я могу прийти к вам в гости?

И. Р.: Конечно.

Брунин: Можете не пустить. Это мероприятие у нас в плане есть?

И. Р.: Нет. Но журналисты есть.

Брунин: Секундочку. Закон-то читали? О СМИ.

И. Р.: Конечно.

Брунин: Молодец. Поэтому просьба такая — вас поскольку на мероприятие не приглашали, а ваше поведение до сих пор находится под рассмотрением. Насчет вашего поведения помните эпизод — по поводу вручения диплома глупости. Поэтому я прошу вас на это мероприятие не ходить. Ваше право на меня подать иски и прочее, логично? Но я прошу на мероприятие не ходить.

И. Р.: Вы меня сейчас хотите вывести или что?

Брунин: Учитывая то, что в соответствующие моменты вы вели себя не совсем адекватно, то вы можете, с моей точки зрения, нести некую угрозу общественной безопасности. Потому что, когда вы на публичном мероприятии вручали то, что вы вручали, то, что не входило в формат мероприятия, я не могу допускать, что у вас чего-то нет в портфеле.

И. Р.: Пожалуйста. Я вам покажу.

Брунин: Я не хочу. Это не моя юрисдикция. Тогда вот так договоримся. Вы пришли не за этим. Вы пришли на ЗС.

И. Р.: У нас есть права и обязанности журналиста. Вы апеллируете к закону. У нас есть уголовная статья — противодействие законной деятельности журналиста. Сейчас ваши действия, если вы попытаетесь меня ограничить, подпадают под эту юридическую статью. Я ни в коем случае не хочу вступать с вами в конфликт.

Брунин: Дело в том, что мы всегда находимся в определенных сложных отношениях с окружающей средой. Еще раз повторяю — мы с вами не сталкивались. Единственный только момент, который был не совсем, с моей точки зрения, корректный, и мы направили вашему руководству…

И. Р.: Мы на законных основаниях это разберем с вами, правильно?

Брунин: Мое право и моя обязанность — обеспечивать безопасность на общественных мероприятиях. Вы согласны?

И. Р.: Пожалуйста. Я вас не ограничиваю.

Брунин: Учитывая, что у вас был прецедент, а у нас право прецедентное, в том числе, вы нанесли определенный, с нашей точки зрения, а с точки зрения журналистской этики — может, этический оттенок, но какое-то действие, не входившее в формат мероприятия.

И. Р.: Допустим. Я это уже все знаю. Давайте в открытую говорить.

Брунин: В открытую, значит. Вас на это мероприятие мы не приглашали. Мероприятие в план мероприятий не входило, это экспромт. Оно открытое для приглашенной нами прессы. Вы обижаетесь, когда вас не приглашают на заседание совета безопасности?

И. Р.: На заседание совета безопасности нас никто бы и не пригласил.

Брунин: Почему? Прессу приглашают. Вы много работаете…

И. Р.: Вы ответьте: этот брифинг будет закрытым мероприятием для прессы или открытым?

Брунин: Для прессы, которую мы пригласили.

И. Р.: Открытым.

Брунин: Для прессы, подчеркиваю, которую мы пригласили.

И. Р.: А что значит, которую вы пригласили? Вы не можете ограничивать в правах одно СМИ или другое, правильно?

Брунин: Еще раз внимательно слушайте меня.

И. Р.: Конкретно ПроВладимир ограничен в правах или не ограничен?

Брунин: Нет.

И. Р.: Не ограничен. Я вам могу предъявить удостоверение.

Брунин: Но мы вас не приглашали.

И. Р.: Послушайте: аккредитация — это не ограничение прав, это расширение прав журналистов, которые могут посещать мероприятия без того, чтобы их приглашали.

Брунин: Если бы это мероприятие было бы в помещении.

И. Р.: В помещении — пожалуйста, я туда не иду.

Брунин: Вот если, представьте, что это мероприятие находится в помещении. И вас туда никто не приглашал.

И. Р.: Я останусь здесь. Я могу не задавать вопрос Светлане Юрьевне и просто послушать, что она скажет.

Брунин: Смотрите, что получается. Если мы с вами по-товарищески –, а я всегда с журналистами говорю только по-товарищески, вы должны понимать принцип взаимности. Вот представьте, что мы с вами поменялись местами. Такое же возможно?

И. Р.: Конечно.

Брунин: Конечно. Вот. И когда стоит вопрос проведения общественных мероприятий, то для меня стоит всегда важный момент, кроме — что самое у нас главное — права граждан: честь, достоинство и все прочее.

И. Р.: У нас у всех есть права. И я как гражданин…

Брунин: Право гражданина выше, чем права журналиста.

И. Р.: Безусловно.

Брунин: Честь, достоинство и здоровье — выше всего. Поэтому у меня есть — в субвенции это называется обоснованные опасения. Обоснованные опасения, что у нас гость, исходя из прецедента, который был — и была у нас создана комиссия по рассмотрению вашего поведения.

И. Р.: Комиссия создана?

Брунин: Ну мы же не можем вас лишить однозначно. Комиссия по аккредитации.

И. Р.: Комиссия общая или специальная для меня?

Брунин: Общая, конечно. Был зафиксирован момент вашего, с нашей точки зрения, непрофессионального поведения. Допустим. Это, как вы знаете, когда судят гражданина, срок условный. Поэтому единожды мы с вами имеем возможность, что вы, находясь на публичном мероприятии, повели себя так, как вы себя повели. Отсюда вытекает уже у меня обоснованное опасение, что когда вот у нас есть мероприятие, которое не было анонсировано раньше, а оно — если вы посмотрите — значит, было у нас, возникло где-то ближе к 12 часам, это мероприятие — вот. Мы, естественно, исходя из того, что у нас было, вас не приглашали. Поэтому, значит, здесь, вот, когда вы сейчас появились, там находится та пресса, которую мы пригласили. Я еще раз сформулирую, даже если включен микрофон, то, что есть элементы поведения, которые могут для общественности быть неприятными. Если бы не было такого прецедента, то, безусловно, мое поведение могло бы быть как самодурство, но я сейчас решаю вопрос о безопасности общественной, о чести и достоинстве. Исходя из того, что мы имели, собственно, основанием нашего решения про вас, это было нарушение чести и достоинства.

И. Р.: Я вас понял. Можно я выскажу свою позицию? Во-первых, у нас есть права, как вы сказали.

Брунин: Права граждан.

И. Р.: Права граждан и обязанности, соответственно, чиновников. Правильно? Деятельность чиновников, в соответствии с законом…

Брунин: Можно другое слово использовать. Чтобы было конкретно: нельзя в журналистике работать со штампом. Что под чиновниками?

И. Р.: Неважно. Давайте другое слово используем. Деятельность органов государственной власти носит, первое, открытый характер.

Брунин: Абсолютно.

И. Р.: Абсолютно. Второе — у нас есть закон все-таки о журналистах, о СМИ, согласно которому никто не имеет права препятствовать законной деятельности журналиста. Я вам могу предъявить сейчас свое удостоверение журналиста, и вы мне скажете — что вы мне препятствуете в осуществлении законной деятельности журналиста.

Брунин: Что такое законная деятельность журналиста?

И. Р.: Законная деятельность журналиста прописана у нас в законе о СМИ. Это сбор, создание, распространение информации, в частности об органах местного самоуправления.

Брунин: Хорошо. Если вы хотите сбор информации получать, если вы — по-джентельменски мы с вами договариваемся — не создаете общественной опасности, угрозы чести и достоинству присутствующих лиц, то я, в принципе, могу вас пропустить на джентльменских началах. Вы получаете информацию, вы ее фиксируете на диктофон, как хотите.

(После брифинга) Брунин: Смотрите, что получается. Тот незначительный инцидент, который был на пресс-конференции…

И. Р.: После нее, по окончании.

Брунин: Объясняю. У нас, получается, пресс-конференция имеет несколько фаз. Пока ВИП не покинул место проведения…

И. Р.: Где это прописано?

Брунин: Это называется обычаи делового оборота.

И. Р.: Нет, это где-то прописано в каком-нибудь документе?

Брунин: Нет.

И. Р.: Не прописано. Значит, вы это сами придумали.

Брунин: Хорошо. Где-нибудь написано, как вытирают попу?

И. Р.: Причем тут это? Просто приглашайте ПроВладимир, мы пришлем другого корреспондента. В этом мероприятии с участием Светланы Юрьевны был озвучен совершенно замечательный повод, и я не знаю, что вы тут испугались. У нас есть аккредитованный корреспондент, Дмитрий Резников, редактор наш. Я бы ушел. Ни в коем случае не хочу вас задерживать и идти на конфликт. Это в ваших интересах.

Брунин: Мы написали письмо вашему руководству — письмо, к сожалению, не дошло. Где мы просили пояснить, является ли ваше поведение редакционным заданием, либо это ваше личное поведение. От этого зависят — очень важно — все правовые последствия. Вот получим ответ…

И. Р.: В следующий раз зовите, и никаких конфликтов не будет.