Врач «Скорой помощи»: «Вся надежда — на Владимирскую Божию Матерь»

После десятков критических стрел в адрес работы нашей «Скорой» и массового сеанса оправданий (на ПК директора департамента здравоохранения АВО Кирюхина пришли три главврача «Скорых» Владимира, Мурома и Коврова) мы решили сами посмотреть, как работает служба. Корреспонденты «ВВ» отправились в диспетчерскую станции «Скорой помощи» в областном центре. Помощь по телефону — Скорая… Спокойный голос, который, набрав 03, мы слышим в трубке, принадлежит одной из этих женщин, сутки через двое проводящих перед экраном монитора. Это фельдшеры, проработавшие в «Скорой» не один десяток лет и нажившие такой опыт, что помочь пациенту они часто могут даже по телефону. Они так и делают: дают советы больным, как облегчить состояние. Какую таблетку принять. После этого вызов нередко снимается. Теледоктор Елена Малышева, узнав о подобном «лечении», упала бы в обморок. Но для нашего города такая система — спасение. Потому что в данный момент врача ждут семь пациентов. А свободных бригад нет. Их у нас во Владимире вообще в два с лишним раза меньше, чем требуется по нормативам: 16 вместо 35. Конкретно сегодня ситуация еще сложнее — двое фельдшеров ушли на больничный. Причем один из них — надолго. Он попал в ДТП на рабочем месте и сломал позвоночник. Реальность нашего города — машины со спецсигналами не всегда пропускают. Итого в городе сегодня работают 14 бригад. Один водитель сидит на станции без медика. Так, служба «Скорой» обслуживает кроме Владимира поселок Боголюбово, Юрьевец, Энергетик, Шепелево, деревни Рукав и Бараки. Потому-то женщина с оперированным позвоночником, у которой внезапно появилась резкая боль в спине, ждет машину уже 40 минут. «Детской» бригады нет — Что у вас случилось? — спрашивает диспетчер у очередного звонившего. — Ребенок, 3 года. Задыхается. Но педиатров сегодня на «Скорой» нет: ни в диспетчерской, ни на линии. Заболели. Выручает фельдшер, у которой за спиной 10 лет работы на «детской скорой». Она консультирует родителей маленького пациента по телефону. Наставляет коллегу, поехавшего по вызову. В диспетчерской все переживают, справляются, как дела. — Начудили, конечно, с оптимизацией, — говорят медики. Вызовы к малышам обслуживаются в первую очередь. Но ее дожидаются уже 10 больных. Женщина с искусственными позвонками и острой болью уже 50 минут остается без помощи. Раньше только педиатрических было 10 машин. Теперь из 16 карет общего профиля — только одна детская бригада. Но ее, напомним, сегодня нет. Самоубийце придется подождать — Мужчина, 34 года. Вскрыл себе вены. По наблюдениям сотрудников «Скорой», у нас в городе каждый день бывает по суициду, а то и не по одному. Передают вызов фельдшеру по рации. Хрупкая женщина средних лет, как говорят коллеги, «сидит на электрическом стуле». Именно она принимает решение: какую бригаду к кому направить. Перед ней два монитора: на одном карта с данными ГЛОНАСС, где движутся цветные метки машин «Скорой», на втором — лист ожидания. Помимо задыхающегося ребенка в нем еще пациент с судорогами, бабушка с давлением за 200, мужчина с болью в области сердца. Словом, мужчина, решивший свести счеты с жизнью, отправляется в очередь. Телефон не смолкает ни на минуту. Если один из четырех фельдшеров, принимающих звонки, вынужден покинуть рабочее место, его тут же заменяет старший врач смены. Сегодня вызовы принимают втроем. Адский труд — Женщина, ну что вы кричите? Вы когда вызывали? Мы вас предупреждали, что вызовов много, придется подождать!… Чего только не слышат в свой адрес диспетчеры: и брань, и угрозы. Благодарные пациенты, которые потом звонят, а то и приносят на станцию «скорой» букеты, редки. Работа здесь морально тяжелая — даже при условии нормальной организации. Но трудятся эти не такие уже молодые женщины на 1,5 ставки. Времени для отдыха и восстановления у них недостаточно. А они должны и паникующих родственников пациента успокоить, и ситуацию оценить, и выкроить бригаду для тех, кому она больше всех нужна. Да еще и смиренно выслушать претензии по поводу долго едущей «скорой». А они, прямо говоря — совершенно не по адресу. Больше всего работников «Скорой» расстраивает именно несправедливое отношение к ним со стороны общества. Они-то свою работу выполняют по максимуму и даже сверх него. На зарплату, кстати, медики «Скорой» не жалуются. Фельдшеры зарабатывают (за полторы ставки) более 20 тысяч рублей, врачи — около 40 тысяч. Однако даже за эти неплохие по владимирским меркам деньги работать на «Скорой» мало желающих. Это адский труд. Вот заходит молодая фельдшер — расписаться в документах. Из кармана торчит банан. Это все, что она успеет съесть сегодня по пути от одного пациента к другому. Просто представьте этот круговорот. 14 машин на выезде, а в очереди — уже столько же вызовов. Женщина с болью в спине мучается час. Помоги себе сам — И как давно у вашей жены уши болят? Две недели? Что же вы до сих пор к врачу не обратились? Что вас заставило сейчас звонить в «Скорую помощь»? Какая температура? Поезжайте в пятую горбольницу, там есть дежурный ЛОР. Нет, мы не такси. Самостоятельно добираться в больницу советуют и маме травмированного ребенка, и пациентке хирургического стационара, у которой открылось кровотечение через два часа после того, как она ушла домой. — Так у них быстрее получится, — объясняет старший врач смены. — А вообще мы никому не отказываем. Не имеем права по закону. Если пациент настаивает, приедем. Весь вопрос — когда… Понятием «ложный вызов» в службе «Скорой» не оперируют. Есть вызовы безрезультатные, когда больной не открыл дверь или ему была не нужна «скорая» на самом деле. — Сейчас гипертония таблетками лечится, приступы бронхиальной астмы снимаются с помощью аэрозолей, которые у всех пациентов дома есть, — рассказывают мне. — Представьте — приезжает бригада, дает таблетку, и так уже прописанную больному терапевтом. А в это время кому-то действительно нужна помощь медиков… Есть, признаются диспетчеры, и такие пациенты, к которым приходится ездить каждый день. Это, как правило, пожилые люди, страдающие больше от недостатка внимания, чем от хронических заболеваний. К самоубийце машина выехала через 40 минут после вызова. Женщина с травмой позвоночника ждала час двадцать. А тут еще пересменка. Дело в том, что фельдшеры и врачи работают сутками. А водителям закон ограничил продолжительность рабочего дня 12 часами. Это значит, что к 8.00 и 20.00 все машины должны прибыть на станцию. Во время пересменки лист ожидания растет. А у нас появляется возможность побеседовать с врачом. Если бы он был начальником… Реаниматолог-анестезиолог Станислав Ашаев — чемпион Европы по «Скорой помощи», 20 лет проработал в амбуланции Перми, застал пожар в «Хромой лошади», а в 2010-м по семейным обстоятельствам перебрался во Владимир. По его словам, организация «Скорой» в нашем городе по сравнению с Пермью не выдерживает никакой критики. — У нас ничего не готово к подобным ЧП. Вся надежда на Владимирскую Божию Матерь, — говорит Станислав Геннадьевич. — Когда не дай бог будут массово поступать больные, машины «скорой» поедут друг за другом, и создастся автомобильный коллапс на территории БСП. Да, там есть еще одни ворота, но они на замке. Его при случае можно открыть, но дальше — два бетонных блока! Как проедут машины? Владимир глазами реаниматолога Но даже в нынешних условиях, когда 16 бригад — на 200-300 вызовов в сутки, оказывается, можно сделать так, чтобы «скорая» к больному приезжала быстрее. Резервов, если верить Ашаеву, — масса. Начинаем загибать пальцы. Во-первых, сама станция. Она устроена, мягко скажем, нерационально. — У нас на первом этаже — диспетчерская, на втором — администрация, а выездной персонал — на третьем. А должно быть наоборот! Один-единственный узкий выезд вместо положенного сквозного. И вот теперь представьте: на этой дорожке столкнулись две машины… А мозг человека умирает каждую секунду, — напоминает доктор. Второй замедляющий аспект — организация дорожного движения в городе. — Сквозных проездов практически нет, одни тупики. На Нижнюю Дуброву надо с Фатьянова заезжать, на улицу Лакина длиной в полгорода — всего пять заездов. На проспект Ленина — четыре заезда. А частный сектор на Добросельской горе? Нужно доехать до больницы, а потом — обратно. Вот он, дом, а объезжать его — минут 10-15. Мы ребята немного сумасшедшие. Вышли, побежали со всей аппаратурой, а это килограммов 20-30. А машина едет вкруговую. Новые дома — вообще беда. Машина заехала не туда — развернуться не может. Жители не знают номера соседнего дома, потому что ничего не подписано. А есть ведь еще дворы с бетонными блоками, воротами и шлагбаумами. В Перми, кстати, за это штрафуют на 400 тысяч рублей. Потом тебе нужно набрать какой-то код. Набираешь. Не срабатывает. Где-то охрана ворота открывает с пульта. А охрана спит ночью. Время тикает, тикает, тикает. В итоге мы приезжаем, а личности уже нет — есть только оболочка. Кстати, наклеив на дверь номер своей квартиры, вы, уважаемый читатель, можете придать динамизма «скорой». А может, и спасти жизнь. Представьте: приезжает бригада на восьмой этаж, а там ни одной двери не подписано. Медики поднимаются на девятый — та же история. Звонят в первую попавшуюся дверь. Хозяева в два часа ночи, естественно, спят. Пока проснутся, пока откроют, пока разберутся в сути вопроса, хорошо если вообще ответят по существу. А «скорую», как выясняется, ждут их соседи снизу… Даже если это не реанимация, сколько за смену впустую потраченных минут набегает? Так что адресное хозяйство — это наша третья беда. Здравоохранение без здравого смысла Четвертый блок претензий доктора Ашаева можно обозначить как «логистический». — Приказ по госпитализации у нас неадекватный. Вот, например, проблема алкогольного опьянения. Убрали вытрезвитель. Взамен ничего не дали. Теперь с 1-го по 15-е число каждого месяца мы всех пьяных возим в пятую больницу (юго-восточный район. — Прим. ред.), а с 15-го по 30-е — в шестую (Юрьевец. — Прим. ред.). То есть берешь человека в Энергетике и везешь его через весь город в Доброе по пробкам. Это сколько времени! Затраты ГСМ какие! А ведь много проще возить терапевтических больных по месту взятия, просто поделив город на две части. Но лучше, чтобы был один многопрофильный стационар, куда можно привозить всех, независимо от места нахождения или прописки: где-нибудь на «пекинке», в районе Содышки. БСП во Владимире — это не больница «скорой помощи». Это хирургическо-травматологический стационар. Его просто назвали «скорой помощью». Нам нужна одна больница со всеми отделениями, чтобы не было абсолютно ненужных перевозок из одной больницы в другую. Пока у нас «скорая» катается с больным: исключить одно в кардиологии на Каманина, другое — в БСП, третье — в инфекционном отделении в Юрьевце, она бы три вызова успела обслужить. Появление многопрофильного стационара стало бы самым большим шагом к увеличению выживаемости пациентов, — уверен реаниматолог Ашаев. Пятая, по его мнению, проблема нашего города — бездумная организация приемного покоя в больницах. — Перинатальный центр, недавно построенный, прекрасный… Только вот под его козырек машина «Скорой» не входит по высоте! Приехали в дождь, накрываем роженицу чем есть, покатили!… Областная больница. Травматологический корпус. Туда тоже машина «Скорой помощи» не влазит! Как делали проект? Четвертая городская клиническая больница, отделение кардиологии, приемный покой. Козырек обрывается над пандусом. Мы ждем, когда весной глыба льда с крыши убьет пациента с инфарктом на носилках. Вдобавок пандус и ступеньки рядом с ним обычно льдом покрыты. В пятой больнице пандус такой, что каталку с пациентом закатит только Шварценеггер, но никак не водитель с девушкой-фельдшером. В Перми тоже было так, пока однажды мы не взяли с собой администрацию. Садимся в машину «Скорой». Приехали. Один ложится на носилки. Закатывайте! Через два месяца все приемные отделения были переделаны. Вот хотим предложить подобный эксперимент нашим чиновникам. Зачем врач купил аппарат ИВЛ? Идем смотреть реанимобиль. На носилках лежит красный гигантский рюкзак. В нем — немецкий аппарат искусственной вентиляции легких, купленный Ашаевым за свои деньги. Плюс дорогостоящие расходные материалы, без которых уважающий себя реаниматолог на вызов не ездит. Но стоят они дороже, чем фонд ОМС платит за выезд экстренной бригады. А платит он, по словам Ашаева, чуть больше тысячи рублей. — Я одной своей манипуляцией могу перекрыть все, что мои коллеги за день заработали, — критикует он систему финансирования «Скорой помощи». Машина реанимационного «С» класса марки «Фиат», на которой ездит Станислав Геннадьевич, сегодня в ремонте. С «Фиатами» такое случается часто, не выдерживает подвеска наших дорог. Сегодня бригада вынуждена ехать на вызовы на «Газели». — Это на самом деле грузовая машина, малопригодная для перевозки пациентов и оказания им медицинской помощи, — считает доктор. — Вдобавок машины для «Скорой» подразделяются на 3 класса: класс «А» — это пустой салон и носилки. Класс «В» — аппаратуры много, но российского производства, а она часто выходит из строя. Поэтому я и вожу рюкзак с оборудованием. А по уму, все машины «Скорой» должны быть класса «С», то есть реанимационного. Ведь в экстренных ситуациях дорога каждая секунда. Сегодня Станиславу Геннадьевичу уже один раз не удалось оживить пациента. Мужчина 38 лет переезжал на новую квартиру. Нес небольшой груз. Остановилось сердце. «Скорая» была на месте, невзирая на все препятствия, через 8 минут. Время прибытия укладывается в нормативы. Но… — Мы всегда будем опаздывать, потому что пять минут прошло. Социального человека уже нет, — разводит руками реаниматолог. — А у нас абсолютно никто не умеет оказывать первую помощь. В Перми этому обучают не только профессионалов, но и население, начиная со школы. Пермь в плане организации скорой помощи — это ХХI век. А Владимир так и остался в 90-х годах прошлого века. В Перми я работал с 1989 года. После ста спасенных людей, которые вернулись в жизнь без неврологического дефицита из-за клинической смерти, я счет им перестал вести. А во Владимире за шесть лет у меня таких — всего четыре человека…