Начальник УМВД по Владимирской области Сергей Губарев: «Максимальная открытость полиции — требование времени»

Несмотря на специфику службы (все-таки силовое ведомство, много всяких закрытых вещей, вопросов ДСП), владимирское областное Управление МВД буквально с каждым днем становится все более открытым для гражданского контроля и сотрудничества с общественными организациями. Об этом — и не только — мы говорим с начальником регионального УМВД полковником Сергеем Губаревым. — Сергей Викторович, открытость УМВД инициируется персонально вами или это установка министерства? — Этот курс задан руководством министерства и политическим руководством страны. Это последствия реформы ведомства. Открытость нашей работы, привлечение институтов гражданского общества, создание общественных советов при УМВД стало для полиции ежедневной практикой. Об этом говорится на каждой коллегии МВД, на это наше руководство всегда обращает особое внимание. И я постоянно ставлю задачу перед подчиненными о максимально тесном взаимодействии с общественниками и гражданами. Это тем более важно, учитывая непростую экономическую ситуацию. Во всех правоохранительных органах России прошли сокращения. Для охраны порядка просто необходимо привлекать институты гражданского общества. У нас ведь недаром в прошлом году принят закон о добровольных народных дружинах. Сегодня в области у нас их 50. И 500 протоколов, составленных с участием ДНД, — это немало. Мы нацелены на то, чтобы наше взаимодействие с обществом не ограничивалось дружинниками, казаками и волонтерами, то есть представителями организаций. У нас максимально тесный контакт со всем населением. Постоянно проводим встречи с населением, участвуем в сходах граждан, еженедельно я и мои заместители выезжаем в города и районы области, встречаемся с людьми. — А какие вопросы вам задают граждане? — Удивительно, но не только по нашему направлению работы. Для людей руководители УМВД — это представители власти. Есть обращения по ЖКХ, по дорогам. Мы принимаем все заявления. Информируем о проблеме областные и муниципальные власти, просим решить эти вопросы. Но мы смотрим все обращения граждан и по своему направлению: нет ли там правонарушений? — Уверен, вы получаете много жалоб на систему ЖКХ, на управляющие компании. Коммуналка — это проблемная отрасль с точки зрения полиции? — Это «серая» отрасль. Там — в том числе и по обращениям граждан — нужны проверки, оперативные мероприятия, чтобы была доказательная база. У нас такие дела есть. Положительный опыт нашего Управления по выявлению и расследованию преступлений в коммунальной сфере не раз отмечали на ежегодных коллегиях и координационных совещаниях Генпрокуратуры. Речь идет в том числе и о резонансных делах, которые возникли в ходе выполнения поручений президента по наведению порядка в коммунальной сфере. — Тут ведь какая опасность есть — как только вы «берете за жабры» недобросовестных коммунальщиков, те начинают говорить, что их преследование связано с их политической деятельностью. Обвиняют власть и полицию в политическом давлении, в недобросовестной предвыборной конкуренции… — Многие эти люди и идут в политику, только чтобы прикрыть ею свою противоправную деятельность в бизнесе. Но полиция — не политическая структура. Нас интересует только состав преступления, а не политические взгляды фигуранта. Да и степень вины человека определяем не мы, а суд. — Еще один важный вектор работы полиции — коррупционные дела. Не расскажете об этом направлении работы? — Мы на 4-м месте в ЦФО с положительной оценкой нашей работы по всем коррупционным составам, по преступлениям против государственной власти, по взяткам. Кстати, у нас в регионе средний размер взятки растет из года в год и доходит до 171 тысячи рублей. Это пятый показатель по ЦФО. С 2014 года по поручению президента и министра мы плотно занимаемся экономическими преступлениями. Рост выявления таких преступлений у нас составил почти 80 процентов. Это в том числе говорит и о том, что мы, во-первых, не покрываем властных коррупционеров, а во-вторых, квалификация наших сотрудников позволяет им выявлять эти сложнейшие преступления. Это важно — ведь чтобы успешно бороться с «профессиональными» жуликами, надо самому на равных разбираться в их схемах и т.д. Если брать факты взяточничества, то в среднем по России рост 2 процента, а у нас — плюс 141 процент. 104 выявленных факта взяточничества! И если раньше мы, как и вся Россия, работали в основном по здравоохранению и образованию, то теперь больше работаем по органам власти и управления. Не оставляем без внимания и негосударственный сектор экономики. В прошлом году у нас таких дел не было. В этом — уже восемь: коммерческий подкуп со средней суммой около миллиона рублей. В ЦФО же средняя сумма коммерческого подкупа — 176 тысяч. Все слышали о нашумевших делах по «Владстройзаказчику», по руководителю МКУ «Боголюбовское», о покровских делах по Бондаренко и Сасу, о деле по банку «Уралсиб», о деле женщин — доцентов ВлГУ и о других. — А как полиция борется с набирающими популярность компьютерными преступлениями? Как бы вы оценили готовность отдела «К» к борьбе на равных с преступными IT-гениями? — Я не думаю, что это сложный вопрос для нашего подразделения «К». Ежемесячно мы, например, выявляем по 5-6 фактов использования контрафактного программного обеспечения. Что касается использования Интернета и социальных сетей для пропаганды идей терроризма, экстремизма, национализма — здесь мы работаем совместно с УФСБ. На сегодняшний день у нас выявлено семь таких преступлений. — Вернемся к сказанному вами слову «контрафакт», но применительно к фальшивому, например, алкоголю. Это ведь бич нашей области: люди травятся и умирают от употребления «паленой» водки… — В 2014 году мы возбудили 35 уголовных дел по контрафактному алкоголю, а за 5 месяцев этого года — уже 11. Все крупные партии фальсификата поступают с Северного Кавказа. У нас в регионе идет главным образом розлив алкоголя по бутылкам, наклейка поддельных акцизных марок и т.п. В прошлом году мы «накрыли» несколько крупных цехов, можно сказать, целых мини-заводов по «производству» алкогольного фальсификата. Для понимания объемов изъятия «паленого» алкоголя, объемов, которые мы не пустили в реализацию, от которого сберегли жизнь и здоровье земляков: 10 тысяч бутылок по одному делу. По другому — 48 тысяч литров водочной продукции. Еще по одному делу — 14 тысяч бутылок водки. 26 тысяч литров спиртовой продукции — еще по одному делу… Буквально в июне возбудили дело в Петушках. Изъято 7,5 тонны (!) спирта, огромное количество поддельных акцизных марок, 7 тысяч бутылок готовой продукции. В мае «накрыли» такой же цех в Киржаче. Во Владимире на днях изъяли 71700 бутылок поддельного алкоголя. В Вязниках недавно — 31800 бутылок, в Муроме — 22020 бутылок! Я уж не говорю о тех тоннах, которые мы изымаем в бочках. Там объемы изъятия — 30 тонн, 40 тонн… Представляете, насколько велики объемы этого бизнеса?! В нем «крутятся» сотни миллионов рублей. Я уж не говорю о подпольных цехах, где разливают фальшивую кока-колу десятками тысяч бутылок, где шьют подпольный текстиль — этих дел у нас тоже достаточно много. — У нас многие сейчас озабочены, что нашу молодежь вербовщики стремятся привлечь в радикальные движения, в том числе в ИГИЛ. С другой стороны, в последний год в нашу область приехало до 7 тысяч беженцев с Украины. Резонно предположить, что среди такой массы есть и люди с криминальными наклонностями. Плюс под видом беженцев могут быть инфильтрованы и люди для работы против нашей страны. Ведется ли в этом направлении профилактическая и оперативная работа? — «Застрельщиками» по этим направлениям, естественно, выступают коллеги из УФСБ, но и мы, и УФМС с ними работаем в полном контакте. Есть у нас и оперативные наработки по религиозному экстремизму. Вовремя профилактируем, ведем работу, отслеживаем ситуацию — в том числе и с привлечением структур гражданского общества, религиозных общин и т.д. Что касается работы с украинскими переселенцами… Да, вы правы, среди них тоже могут быть разные люди. Плюс люди оказались в стрессовой ситуации, а это тоже может спровоцировать их на противоправные действия. Да, такая работа нами проводится, опять же во взаимодействии с УФМС и с УФСБ. Наши сотрудники ежедневно бывают в местах проживания этих переселенцев, участковые с ними постоянно работают. В УМВД определены ответственные за эту работу лица. Ежесуточно мне докладывают обо всех происшествиях, случившихся среди этой категории населения: от административных правонарушений до уголовных преступлений. Причем не только о проступках, совершенных ими, но и о противоправных действиях, совершенных в отношении их самих. На сегодня у нас есть около 10 преступлений, совершенных либо украинскими переселенцами, либо в отношении них. Большинство — это бытовые конфликты между ними. — Вернемся к теме сотрудничества УМВД с гражданским обществом. Когда при управлении был создан Общественный совет, меня по-хорошему удивило, что в него попало много журналистов. Причем из изданий, совершенно разных по своей редакционной политике. Это ведь один из ярких признаков открытости Управления. Я понимаю, что такой подход к созданию Общественного совета при УМВД не случаен, а инициирован вами. Почему такое внимание представителям медиа? — Да, это был наш сознательный шаг. Мы заинтересованы в том, чтобы СМИ — каких бы политических взглядов они ни придерживались, — объективно рассказывали о работе полиции максимально широкому кругу читателей. А чтобы эти публикации были более профессиональными, мы «погружаем» в нашу проблематику и «ВВ», и «Зебру», и «Томикс»… Есть ограничения для членов Общественного совета, но они касаются в основном того, судим был тот или иной человек или нет. А провластный он или оппозиционный — это для нас не важно. Мы открыты для всего населения. Повторю, полиция политикой не занимается… — Но ведь СМИ, стараясь рассказывать о вашей работе, неизбежно выйдут на какие-то «узкие места» в работе полиции, на недостатки… — А это нам и нужно! Мы воспринимаем такую работу медиа как подсказку нам как расшить эти «узкие места», как совершенствовать нашу работу. И если какая-то критическая информация в СМИ о работе полиции (я каждый день смотрю весь информационный поток) подтверждается, то незамедлительно назначается проверка. Если недостатки и нарушения в работе действительно есть, они устраняются. — А часто бывает, что СМИ врут, вольно или невольно? — Вы знаете, не очень. В основном сообщения владимирских медиа точны. Возможно, именно потому, что в нашем Общественном совете журналисты широко представлены. — Несколько лет назад сотрудники полиции -, а тогда милиции — тоже были частыми фигурантами дел о взяточничестве, коррупции. Сейчас таких сообщений почти не стало. Это результат прошедшей в МВД аттестации? Вы избавились от балласта? Или резко усилилась работа службы собственной безопасности? И вообще, вы слышали мнение, например, иногородних водителей, что во Владимирской области честные гаишники и предлагать им взятку себе дороже? — Слышал такие отзывы. Да, у нас много фактов, когда владимирскому сотруднику полиции предлагают деньги за уход от административных правонарушений и даже уголовных преступлений. Эти факты и становятся известны именно потому, что сами сотрудники о них сообщают. А мы возбуждаем дела о попытках дачи взятки сотруднику полиции. — А как вы лично реагируете, когда узнаете, что ваш коллега, подчиненный, взял деньги? — Это обида, разочарование, досада. Тем более что в связи с реформой у наших сотрудников стало достаточно хорошее денежное содержание. В этом плане свою эффективность принесла аттестация сотрудников. Явный балласт отсеялся. Но, правда, и многие крепкие профессионалы ушли. Где-то была проявлена необъективность. Где-то механически подошли. Мы максимально старались смягчить ситуацию: за счет сокращения вакансий, путем перевода сотрудников между службами. Тем более что на нас же были возложены и обязанности трудоустройства увольняемых людей вне УМВД… Что касается работы службы собственной безопасности… Ее главная задача — не посадить, а не допустить, чтобы в принципе были коррупционные случаи в нашей системе. Второе важное направление их работы — обеспечение физической безопасности сотрудников УМВД. Мы с вами говорили о тех многомиллионных суммах, фигурирующих в делах, которые ведут коллеги. Чтобы не потерять такие средства, не потерять свободу, иные люди могут пойти и на физическое воздействие в отношении сотрудника полиции. Это часть нашего профессионального риска, но мы должны обеспечить безопасность своих работников. Важно понимать, что угрозы наши сотрудники получают не только от явного криминалитета. Часто они идут от людей, которые внешне — респектабельная часть истеблишмента. Но на деле эти люди иной раз работают за гранью закона. Для них уголовное дело против них самих и против их компаний — это потеря всего: не только бизнеса, но и свободы, статуса, уважения в обществе. И чтобы все это не потерять, они готовы на всякие поступки. Поэтому отдел собственной безопасности в таких случаях ведет охрану сотрудников полиции. В этом году мы охраняли восьмерых сотрудников. В России были случаи, когда совершались противоправные действия по отношению к полицейским. У нас слава богу таких фактов не было. Но объективно риск есть, тем более что дела, которые мы ведем, и фигуранты этих дел порой очень высокопоставленные люди с мощной экономической базой. — Сергей Викторович, наш регион — примосковский. И возможен интерес к нашей области со стороны столичных организованных преступных групп. Я имею в виду воров в законе… — С этой точки зрения мы сегодня имеем 80 раскрытых преступлений, совершенных ОПГ. Оргпреступность ведь характеризуется рядом признаков: наличие лидера, жесткая иерархия, распределение ролей, наличие оружия, планирование действий… Только за полгода мы задержали 33 участника таких групп. Это и владимирцы, и москвичи… Последний пример: задержание группы, совершившей более 100 преступлений против пожилых людей. Если говорить об «авторитетах», ворах в законе — у нас таких нет. Мы не даем этому элементу распуститься. И это несмотря на то, что у нас в области много мест лишения свободы, где такие люди отбывают наказания. Мы пресекаем не только возможные «воровские сходки», но и более бытовые вещи, такие как попытки «авторитетов» отметить на нашей территории дни рождения… Ничего подобного в нашей области последние три года не было — и, надеюсь, не будет.