Миссия — спасти и сохранить

В войну Владимирская земля стала территорией надежды для десятков тысяч раненых. Линяя фронта была далеко, но наши земляки приняли тяжелый бой за жизнь и здоровье раненых. Госпитальная статистика «В этом здании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. был военный госпиталь» — таких памятных знаков у нас на зданиях много. Только во Владимире, по разным подсчетам, действовали от 15 до 18 госпиталей. Под размещение раненых были отданы самые внушительные здания, как правило, кирпичные. Из этих домов предварительно выехали школы, учительский институт, техникумы, конторы. На территории, ставшей в 1944 году Владимирской областью, всего было создано более 80 госпиталей. Одновременно все госпитали региона могли принять около 13 тысяч раненых — таков был общий коечный фонд. Но иногда и этого ресурса не хватало, тогда транспортабельных пациентов после оказания первой помощи отправляли дальше на Восток. Чем ближе был фронт, тем больше поток раненых. Особенно много их было во время битвы за Москву. По данным краеведов, в 1941 году только во Владимир пришло 112 санитарных эшелонов с 53 тысячами раненых. В 1942 году в город прибыли более 280 санитарных поездов, а в них — 86 тысяч раненых. А в начале 1945 года во Владимире остался всего один эвакогоспиталь. Заметим, что в 1941 году население Владимира составляло чуть более 60 тысяч человек. За годы войны город сумел принять не менее 250 тысяч раненых. Спасти удалось не всех. Только в братских могилах на Князь-Владимирском кладбище похоронены более 1500 умерших от ран (данные многих из них уточняют до сих пор). Как разгружали эшелоны Во Владимире эшелоны с ранеными разгружали три десятка санитаров, которым помогали сандружинники от предприятий и учащиеся. Кроме санитарных автобусов и машин использовался гужевой транспорт; раненых, способных идти, направляли до госпиталя пешком в сопровождении сестры. Юлия Силаева начала работать медсестрой в одном из госпиталей Владимира, когда ей было всего 17 лет. — Эшелоны с ранеными из-под Москвы подходили к станции ночью, — вспоминала она. — Состав буквально дымился от крови и дыхания замерзающих людей. Выносят носилки, ставят на землю, на лице лежащего человека такая боль, такая мука. Вот он вздохнул — и умер!… К вокзалу подъезжали автобусы с двухэтажными нарами, на которые укладывали раненых. Сестры сопровождали их до госпиталей. В автобусах для перевозки — носилки с лежачими. Ходячие корчились в проходах. И опять такая боль, мука и надежда в глазах. Кажется, они сейчас сойдут с ума от боли и бросятся на меня. А я прижалась спиной к дверям и твержу: «Миленькие, родненькие, потерпите, сейчас приедем». Бывший фельдшер эвакогоспиталя № 1890 Н.П. Шубина вспоминала: «В госпитале я обслуживала 200 коек с 700 раненых. Раненых было очень много, и поэтому вместо коек делали нары или иной раз клали на пол солому, покрывали простынями и клали на эти „кровати“ раненых». Примерно то же творилось и в других городах. Например, в Муроме было развернуто пять госпиталей — в бывшем имении графов Уваровых и в школах. Санитарные поезда с Казанского вокзала Москвы привозили по пятьсот-шестьсот человек раненых, три четверти из них были, как правило, неходячие. На разгрузку давалось 4 часа, и поезд возвращался в Москву за новой партией раненых. Носильщиков в штате эвакогоспиталя не было. Помогали жители города, работая и днем, и ночью. С наступлением весенней навигации раненых стали доставлять пассажирскими пароходами. Встречи, которых не забыть В этом потоке сотен и тысяч раненых некоторые встречи медсестрам той поры особенно запомнились. Юлия Силаева вспоминала раненного в грудь солдата, который был таким высоким, что ноги не помещались на кровати. Было теплое время года, а он вдруг попросил: «Очень озябли ноги, принесите мне валенки. Принесите валенки, мне нужно идти». Сестра пыталась укрыть парню ноги потеплее, а он продолжал просить валенки. Она побежала за врачом, но когда они подошли, парень был уже мертв… Р. Жилицина работала в одном из кольчугинских госпиталей. — Был такой случай, — рассказывала она. — Подошла ко мне взволнованная Галя Кухта и попросила помочь помыть тяжелораненых. Я сначала отказывалась, говорила, что стесняюсь. Тут Галя рассердилась и говорит: «А ты погляди на них сначала». Зашли мы в баню, а там сидят, прижавшись друг к другу, два молодых солдатика. У одного нет ног. У другого руки отняты по плечи. Оба уже посинели, так как холодно было в помещении. Окатили мы их быстренько горячей водой, отогрели, отмыли. Не забуду никогда того беспомощного безрукого парня… Но среди ужасов были и светлые моменты. В Гороховце госпиталь был развернут в здании церкви и клуба. Жительница города ветеран труда Людмила Касаткина запомнила одного из уже выздоравливающих солдат — дядю Володю. Он собрал целый дворовый отряд из детей с прилегающих к госпиталю улиц. Для ребят он стал вожатым, затевал игры, рассказывал сказки. Может быть, это был многодетный отец, скучавший по своей семье, может быть, педагог. Детвора привязалась к солдату всей душой, и когда он уезжал на фронт, весь дворовый отряд плакал. Уцелел ли на войне дядя Володя, неизвестно, а фамилии его дети не знали. В Камешкове был во время войны госпиталь для раненых и больных немецких военнопленных. Медсестра того необычного госпиталя Мария Николаевна Пучковская рассказывала, что некоторые из пленных помогали в госпитале. Например, Бреннеке, врач по профессии, вел палаты; Мартин работал инструктором по лечебной физкультуре. В перевязочной Марии Николаевне помогал санитар Гельмут. Были при госпитале и немцы-музыканты. Своего санитара-помощника, кстати, Мария Николаевна вспоминает тепло. Был он очень аккуратный, исполнительный, интеллигентный, выучил «с уха» русский язык… Когда Гельмута как хронического больного в 1948 году отправили домой, в Германию, он ей подарил при расставании свою фотографию, а она ему — кружевной носовой платок. Концерты Местные жители поддерживали раненых как могли: над госпиталями шефствовали школы и предприятия. Многие рабочие были донорами, сдавали кровь — по 500 граммов («обычных») плюс 50 граммов («для фронта»), хотя сами недоедали. Владимирка Валентина Шибанова (Андреева) рассказывала: — Мы от работы ходили с шефскими концертами в госпиталь, очень хорошо помню концерт в школе № 1. Самое тяжелое воспоминание связано у меня с выступлением в палате, где лежали тяжелобольные с окровавленными бинтами бойцы. Когда я тихонько исполнила песню, они не смогли похлопать. Кто-то просто пошевелил пальчиками, кто-то прикладывал руку к груди, кто-то стучал костылем о пол. До сих пор, когда это вспоминаю, не могу сдержать слезы… Гороховецкие школьники тоже приходили в госпиталь. Они усаживались рядом с кроватями тяжелораненых и под диктовку писали для них письма. — Никогда не забуду наши концерты в госпитале, — рассказывала Любовь Николаевна Гурова. — Бывало, закончится концерт, а раненые просят: «Спойте еще!» Мы терялись, отвечали: «Программа закончена. Больше песен не разучили, разве что по бумажке…» Кричали: «Пойте по бумажке!» Достанем листочки и поем… Война кончилась! Даже о победе кое-кто из детей узнал благодаря госпиталю. Старожил города Покрова Борис Степанович Шебеков вспоминал: — Мы с Витькой Чулковым, который жил на Ленинской улице, ловили ершей на Черном озере. Ерши были крупные. Каждый нес домой по две связки. Когда мы проходили мимо госпиталя военных летчиков, который находился в Доме творчества, увидели странную картину: там стоял крик, в воздух летели костыли, все обнимались и целовались. Посмотрев на наши удивленные лица, кто-то сказал: «Война кончилась, дурачки!»