Премьерный спектакль о праве на счастье после ужасов войны

Новую постановку 174 театрального сезона главного театра Владимирской области зрители встретили молчанием и слезами.

Камерный зал Областного дома работников искусств полон. Звонков, как в театре, здесь не дают. Московский режиссер Вячеслав Терещенко, приглашенный для постановки моноспектакля «Моя мать — секретарь Ангела смерти» по пьесе израильской писательницы, драматурга и актрисы Хадар Гальрон, объявляет о начале представления.

Это инсценировка откровенного и жесткого текста о холокосте, осуществленная Владимирским областным академическим театром драмы, — по сути, всероссийская премьера. Противоречивую, но до боли пронзительную пьесу Хадар Гальрон, пока еще ни один театр России не ставил.

Премьера спектакля «Моя мать — секретарь Ангела смерти» — это не открытие театрального сезона 2022-2023 годов. Сезон открылся комедией «Доходное место» в ГДК. В ожидании завершения ремонта на родной сцене, труппа главного театра Владимирской области ставит спектакли на четырех городских площадках: в ГДК, ОДКиИ, ОДРИ и в филармонии.

В зрительном зале ОДРИ, погруженном во тьму, ни звука. На темной сцене ничего не происходит. Пауза кажется неоправданно долгой. Не сразу замечаешь бесшумно движущийся белый силуэт. Откуда-то издалека возникают едва слышимые звуки незатейливой мелодии. Вспышка света — и зритель видит главную героиню — актрису Анну Лузгину — в полотняной рубахе, без обуви с огромным потертым чемоданом.

«В поле деревце одно,
Грустное томится.
И с ветвей его давно
Разлетелись птицы», — напевает героиня старинную еврейскую колыбельную.

Эта простая песенка — главная музыкальная тема спектакля. И чем больше мы будем узнавать о судьбе главной героини, тем понятнее будет выбор для мелодического сопровождения именно этой старинной колыбельной.

Хотя премьерная постановка — это моноспектакль в его классическом понимании, действующих лиц в нем много. И всех их играет Анна Лузгина. «Анна Павловна», — как обращается к ней режиссер-постановщик Вячеслав Терещенко, назвавший большой русской актрисой маленькую Аню — любимицу владимирских театралов.

К концу спектакля, длящегося чуть больше часа, у зрителей не остается сомнений в справедливости оценки режиссера. Удивительным образом в этот короткий отрезок времени вместились долге годы кошмара, пережитого родителями героини в концлагере Освенцим, сорок с небольшим лет ее жизни в семье людей, заморозивших чувства и борющихся со стыдом соучастника и вместе с тем ненавистью жертвы к мучителям.

«Вот что, мама, я решил, -
Только ты позволь мне:
Здесь на ветке буду жить
Птицею привольной,
Стану петь я деревцу
Весело и звонко,
Убаюкивать его
Нежно, как ребенка», — напевает Тами, несостоявшаяся художница, вдова профессора и дочь бывших узников лагеря смерти.

Актрисе не надо менять грим и костюмы, разве что, интонации и тембр голоса, чтобы из восторженной милой Тами, внезапно встретившей новую любовь, превратиться в суровую мать, что была личным секретарем Ангела смерти, доктора-садиста Йозефа Менгеле.

Сначала записывала под диктовку отчеты о бесчеловечных опытах, а потом сама оказалась едва не сварена заживо — с целью эксперимента. Мать не хотела рождения Тами — и дочь всю жизнь пытается понять: почему. Подсказки героиня ищет в чемодане — там спрятаны воспоминания матери и ее, Тами, детские кошмары:

«В детстве мои родители почти не целовали и не обнимали меня. Иногда мне казалось, что они совсем не видят меня».

Не чувствуя любви родителей, она мечтает привязаться к любому живому существу: хотя бы к цыпленку. Пластилинового птенчика зрители воспринимают как живого, благодаря эмоциям Анны. Актрисе удалось оживить все предметы на сцене: заставить расцвести засохшее миндальное дерево, вызвать на откровения камни, с помощью одного лишь отреза ткани оживить погибшего в автокатастрофе мужа, «усадив» его за стол для откровенного разговора. Очень откровенного: авария, в которой погиб профессор, так и не сумевший дать своей жене любви и тепла, и пострадала сама Тами — случилась по ее вине. Или ей кажется, что по ее?

Героиня опять открывает чемодан, выпуская на волю радужные лучи магического фонаря, и мучительно ищет ответы. Просит у всех, кого нет с ней, разрешения быть счастливой. У мамы, которой досталось платье казненной подруги, которую он тщетно пыталась спасти; у отца, служившего в команде могильщиков и похоронившего любимую дочку; у мужа, который не стал отцом, потому что выносить ребенка Тами никак не могла. Чью вину она искупает? Тех, кто выжил, тогда как другие погибли?

Однажды в детстве, оказавшись в гостях с родителями, жившими замкнуто и нелюдимо, Тами узнала, что ее мама прекрасно играет на фортепьяно. Она запретила себе заниматься этим после войны. Видимо, решила, что пальцы стенографистки-переводчицы, описывавшей изуверские опыты над тысячами узников, не должны извлекать мелодию. Музыкой стала спасаться от диктата страшных воспоминаний матери ее дочь. Она стала насвистывать мелодии:

«Просит мама:
«Птенчик мой,
Погоди немножко:
Шалькой плечики укрой
И надень калошки.
Шапку теплую возьми —
Зимы наши люты —
Ох, явился в этот мир
На печаль мою ты».

А после автокатастрофы свистеть разучилась:

«Если вы найдете одинокий свисток, который валяется на улице, знайте, он мой! Верните мне его! Он из моего детства, я потеряла его».

Вячеслав Терещенко, режиссер-постановщик спектакля:

«Родители воспитывали дочь, чтобы она любила родную землю, помнила то, что случилось. Пронесла через всю свою жизнь, и, естественно, передала это следующим поколениям. В пьесе есть выбор, потому она и современна. Эта история случилась в середине двадцатого века, но мы играем спектакль в 2022 году. Тема эта вечная — тема выбора. Мы все стремимся к счастью, хотим быть счастливыми. Но какой ценой оно достается? Отбросить память? Забыть все, отрезать? Разрушить связь времен? И все это положить на алтарь счастья? Или, наоборот, посвятить свою жизнь родной земле, родным людям — надо делать выбор. Очень хорошо, что в пьесе не дается ответа на этот вопрос. По большому счету, это история о громадной жажде счастья: в мире, в любви, когда погода хорошая, светит солнышко. Это история не дидактическая. Состоялся ли спектакль, можно понять только по реакции зрителей. По тому, вызовет ли он сочувствие».