В этих музеях простым смертным побывать хлопотно. А чаще о них просто никто и не знает

Отдельный выставочный жанр — ведомственные музеи, притягательные своей закрытостью и своеобразной элитарностью. Сложно сказать, сколько таких экспозиций во времена СССР существовало во Владимире.

Мне в детстве — спасибо за то родителям — досталось много музеев. Нас с сестрой таскали и в столичные гиганты, и в провинциальные, камерные музейчики, в которых тоже немало интересного хранилось. Мне и сейчас краеведческая экскурсия в закрытом помещении милей недельной прожарки на море. Возможно, эта привычка в какой-то мере осложняет жизнь моим домашним. Но только не мне.

В юном возрасте выносить затяжные походы по серьезным выставочным площадям сложно. И потому я как-то больше любил районные краеведческие музеи, музейчики и музеюшки. Всегда интересовался подобными заведениями, бывая в других городах. Со временем я открыл для себя отдельный выставочный жанр — ведомственные музеи, притягательные своей закрытостью и своеобразной элитарностью. В них простым смертным иной раз побывать хлопотно. А чаще о таких площадках просто никто и не знает.

В Иванове мне довелось побывать в паре-тройке таких. Хотя хорошо запомнился только один — на базе областной судебной экспертизы. Он походил тогда (как сейчас там все организовано, я не знаю) на домашнюю, такую семейно-теплую кунсткамеру, которая даже в сдержанном, модельном варианте производила впечатление.

Во Владимире я тоже собирался проникнуть на эти сумеречные территории, да как-то все не задавалось. Но тут, решив, что имею полное право совместить приятное с полезным, я подвел под свое давнее желание идеологический базис — оформить это все как беглые обзорные статьи для «Зебры». Тогда все и началось. Кстати, сразу поясню: собрание Владимирского Централа меня не интересовало. Просто из-за своей ангажированности. Школьные музеи тоже не в счет. Они другого поля ягоды.

Сложно сказать, сколько вообще ведомственных историко-краеведческих экспозиций во времена СССР существовало в городе. Мне удалось нащупать следы четырех. Гипотетически надеюсь обнаружить следы пятой, фантомной — с тракторного завода. Два же пункта из моего списка, к сожалению, пока под сильным вопросом — один музей вроде закрылся по причине слабого интереса обывателей к нему, а второй имеет проблемы с собственником и процветающим прямо сейчас дележом имущества. Так что пока только два. Возможно, позднее получится разговеться.

Пунктом первым в моем списке стоял музей авиамеханического колледжа. И подумал я о нем немного поздновато — уже после экскурсии, любезно устроенной нам директором Виноградовым Н.Н. и посвященной старой системе отопления. Потому я даже немного стеснялся, опасаясь показаться навязчивым. Но тут Николай Николаевич позвонил сам. В одной из аудиторий лопнула труба отопления, что спровоцировало порчу полов. И вот, при исправлении этой неприятности, в подвале нашли странный кирпичный канал. И никто не знал, что это за коммуникация. Забегая вперед, скажу (на правах легкого хвастовства), что повторный визит в колледж дал еще и материал, и подтвердивший, и дополнивший прежние знания.

Оказалось, что часть моих предположений оказалась верной. И когда я упоминал, что наличие печей в здании красноречиво сигнализирует о том, что часть помещений училища изначально предназначалась для жилья, а учебной или производственной площадью стали позднее, я оказался прав. По свидетельству Николая Николаевича, печи сохранились в бывшей директорской квартире. Но не только это порадовало нас при повторном визите. Многие элементы отопительной системы не получилось рассмотреть в первый раз, потому что они прятались во внутреннем дворе колледжа.

Простите, читатели, мне такую долгую подводку к описанию исторической коллекции колледжа. Но само это здание уже экспонат и музей единовременно. Мы привыкли сохранять образцы гражданской архитектуры, пренебрегая промышленными. А тут ведь вообще уникальный сплав и того, и другого — величайшая редкость. Да еще не только тщательно спроектированный, но и отлично сохранившийся.

Вот что мы не смогли увидеть в первый раз. Специальные каналы, именуемые продухи. Они не являются частью отопительной системы учебно-производственного комплекса, но весьма родственны ей. Продухи позволяли вентилировать пространство между черновым и чистовым полом второго этажа, не допуская накопления влаги в утеплителе, в качестве которого тогда широко применяли войлок. А еще регулярное проветривание существенно увеличивало срок службы деревянных балок перекрытия. На зиму же эти лючки закрывались предусмотренными для того крышками. Ну это как сейчас в деревенских домах осенью кирпичами или тряпками затыкают продухи в цоколе. По сути, это одно устройство. Просто исполнение разное. И таких лючков по фасаду разбросана масса.

За восторгами по поводу обнаружения столь грамотно оборудованных продухов чуть было не прозевали еще одной чудесной детали. Сейчас эти симметричные элементы конструкции (они есть у каждого крыла) используются как вентиляционные шахты. Но, если присмотреться, становится ясно, что шахтами их назначили не так давно. И даже сделали это немного насильно, пробив местами недостающие проемы. А до той поры эти пристенные сооружения играли совершенно иную роль.

Немного истории. Станки для различной механообработки дерева, металлов и иных материалов массово стали использовать давно. Не ошибусь, если назову XVII столетие. Хотя и античность уже знала кое-чего. Проблема была не в умении строить подобные механизмы, а в приводе, их оживлявшем. Конечно, были водяные мельницы, но они не сильно удобны для подобных целей. Так что к XIX столетию куда охотнее использовали паровую машину. И то, что сейчас крутят электродвигатели, тогда оживляла именно паровая машина.

К моменту строительства Мальцовского училища промышленность знала и более совершенный привод — от электрического двигателя. Но электромотор тогда был очень дорог. И уж точно никто бы не стал им оснащать каждый станок, которых на производственной базе училища числилось немало. Так что использовали все ту же проверенную и необычайно надежную (при должном уходе) паровую машину.

Но и тут имелась проблема. Паровая машина — это комплекс, который включает и саму машину, и генератор пара для нее — паровой котел с топкой, которых тоже много не построишь. Так что все нужды училища в промышленной мехтяге обеспечивала одна такая машина. Но станков-то имелось много. А потому от машины усилие к потребителям транслировалось весьма остроумным способом — при помощи системы валов. Сначала шел один вал от машины, с которого при помощи ремней (вариант редуктора) вращение перераспределялось на несколько промежуточных валов. Те уже передавали тягу дальше, в мастерские. А в мастерских под потолком устраивали систему валов со шкивами — трансмиссию. Между прочим, существовала даже специальная должность — смотритель трансмиссии. И вот уже от трансмиссии к станкам шли приводные ремни, которые полагалось набрасывать на приводные шкивы станков (когда требовалось запустить их) или сбрасывать их — чтобы остановить. И, по-видимому, паровая машина стояла где-то во дворе училища. Возможно, на территории нынешней училищной литейки. А вот через эти шахты проходили ремни, оживлявшие трансмиссию мастерских, частично расположенных ниже уровня привода — в цокольном и подвальных этажах.

Версию подтверждают элементы, сохранившиеся на внешних стенах этих шахт. Стальные клинья, необходимые для системы натяжения трансмиссионных ремней. Железные козырьки, кстати (сохранился один и в других местах прослеживаются фрагменты), защищали шкивы и ремни на входе в шахту от осадков.

Осмотрев здание снаружи, со стороны внутреннего двора, проходим в помещение. И снова натыкаемся на остатки системы воздушного отопления. Это лючки, регулирующие поступление теплого воздуха в коридор. Веревки на них, конечно, не стоит датировать временем постройки, но регулировка системы именно так и происходила — надо было за веревочку тянуть. Лючки расположены довольно высоко.

Интересно, что на фото мы видим свод. Если уж быть совсем точным, то распалубку с люнетом (если мне память не изменяет). Решение, известное еще со времен готики. Но часть перекрытий в училище сделана при помощи сводов Монье, изобретенных во Франции за пару десятилетий до проектирования и строительства училища. Их вообще придумали для железнодорожных мостов и туннелей. Своды Жозефа Монье станут типовыми элементами гражданской архитектуры только на рубеже XIX и XX веков, то есть несколько позднее. А на тот момент эти лучковые своды, взаимно гасящие распорные нагрузки, использовались в России с опаской. То есть мы видим свидетельство того, насколько прогрессивным был проект училища и как внимательно подходили отцы-строители к воплощению проекта в жизнь. Правда, что-то было и вполне традиционное. К примеру, пергамин и битумные составы в ту пору уже были известны и использовались. Но в училище вся гидроизоляция сделана по старинке — береста со смолой.

А вот тот уже упомянутый воздуховод под полом пострадавшей аудитории. В этом крыле в прежние времена размещали преподавателей и обслуживающий персонал. Обратите внимание, что изгиб воздуховода выполнен плавно. Снижению сопротивления потоку внутри каналов придавалось большое значение.

Аудитория эта, к слову сказать, расположена в цокольном этаже. И потому пол ее расположен ниже уровня асфальта. И тут снова не совсем понятное для современного человека инженерное решение. Изнутри стены обиты досками, которые стоят не совсем вплотную к кирпичу, а на некотором расстоянии. Со стороны аудитории эти доски оштукатурены по драни и внешне практически неотличимы от кирпичной стены. Выдает только деревянная решетка для вентиляции, идущая под потолком. Вроде бы абсурдное решение. Но тут стоит вспомнить тюдоровские и викторианские дома в Англии, комнаты на первых этажах которых почти в обязательном порядке до середины стен закрывались деревянными панелями. Это не дань моде. Это компенсация недостаточной гидроизоляции. Кирпичная кладка в нижней части отмокала. И панели позволяли решить эту проблему — дерево неплохо вбирает в себя лишнюю влагу, которую потом отдает, как только воздух станет достаточно сухим. То есть мы имеем дело с архаичным регулятором влажности. Кстати, в подвале виден грунт — чистейший суглинок. Довольно влажный. Так что английский опыт тут пришелся весьма к месту.

А вот и сам музей. В нем есть несколько кирпичей, обнаруженных на территории колледжа. С различными клеймами. В том числе и с английскими (фотка с ними не получилась, но поверьте на слово — они есть). Виден еще уголок межигорки — старого шамотного кирпича. Шамот в нем мелко молотый, а потому кирпич из него сильно похож на наш силикатный внешне. Но это самый настоящий, бескомпромиссный огнеупорный кирпич из Межигорья — местности под Киевом. Еще одно свидетельство, насколько серьезно подошли к строительству училища наследники Мальцова.

Вот строгальный станок былых эпох (1895 год). Шкивы переменного диаметра как раз рассчитаны под ремень трансмиссии. Ну, а набор их позволяет менять скорость вращения шпинделя.

Модель нелетающего самолета Можайского, выполненная учащимися училища. Судя по всему, первых лет обучения, потому что ближе к окончанию выпускники уже творили чудеса. Практиковалась следующая форма дипломной работы. Несколько человек объединялись (7 — 10) и самостоятельно, вручную делали станок или иное оборудование, которое оставалось затем в училище и использовалось в мастерских для обучения последующих поколений. Учитывая, что делалось это при помощи самого примитивного набора слесарных инструментов, диву даешься, насколько квалифицированными работниками были ребята, закончившие училище. К слову сказать, уже упомянутую паровую машину, вращавшую трансмиссию, построили такие же выпускники. Как и паровой котел для нее.

Вот тот самый немудреный инструмент. Ножовки, молотки, кронциркули, угломеры, тиски, крейцмейсель.

Приборы и приспособления, созданные руками учеников.

А вот пример дипломной работы. Токарный станок по металлу с педальным (!) приводом. Черт возьми, покажите мне современных студентов, способных всем курсом, всем потоком создать такую машину, используя простой напильник и шабер!

А вот фотография, демонстрирующая ту самую трансмиссию и принцип ее действия. Если присмотреться, то можно узнать коридор с колоннами из чугуна, через которые поступал теплый воздух, для чего в них имелись дверцы. Я писал о них в предыдущем материале. Правда, сейчас на этой пощади нарезаны аудитории. Но зато эта фотография проясняет еще один момент. Зачем на колонны опираются балки из дерева, когда уже вполне известен железобетон и стальные двутавры? Просто деревянные балки играют роль своеобразного демпфера. И они гасят вибрации, неизбежные при работе трансмиссии. Так что это своего рода прокладки, не дающие вибронагрузкам воздействовать на верхний этаж.

В демонстрационной витрине в форме корабельного фонаря хранится готовальня. Такие чертежные наборы выдавали лучшим выпускникам. Своеобразный аналог красного диплома.

С виду обычные книги и наборы чертежей. И все бы ничего, но все они выполнены учениками. Вручную. Не только переплетены, но и отрисованы. В туши. Моя мама — инженер старой школы. До сих пор запросто пишет по ГОСТу. Чертежным шрифтом. Я учился в том же вузе четверть века спустя. И по сию пору свято храню ненависть к начерталке и черчению. Мамины инженерские навыки кажутся запредельными. Но тут… Тут что-то нечеловечье. И это даже не инженер! Это мастер! А то и просто высококвалифицированный рабочий!

И снова приборы паровой эпохи, сделанные руками учеников или доработанные ими. Манометры, динамометры, вольтметры и прочие измерители.

К вопросу о преемственности. Это уже модели и приборы студентов советских времен.

Часы, много лет провисевшие в фойе училища. Служили эталоном времени для множества поколений учащихся.

Машинка, на которой в начале ХХ столетия печатались все деловые бумаги училища.

А вот знаменитый стол первого директора училища. С дутыми викторианскими ножками. Монументальный, как церковный алтарь. Настолько основательный, что для его представления достаточно фрагментов.

А напоследок история, которая поразила меня больше всех. Везде рассказывают о Белышеве и Солоухине, учившихся в этих стенах. Но нигде я не встречал упоминания об этой удивительной женщине. Этот кусочек стенда — вот и все, что осталось о ней на память. Приехала в войну во Владимир как эвакуированная из Ленинграда, успев пережить почти всю блокаду. Устроилась на работу гардеробщицей в училище. После войны домой не поехала. Осталась во Владимире. И всю оставшуюся жизнь проработала гардеробщицей. Наверное, масштаб ее деяний не так уж и велик. И подвигом их назвать сложно. Но что это тогда, если не пример самоотверженности?

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции