Синдром раскатанной губы, или Тоска по прошлому

В Новом Афоне зашли мы в краеведческий музей. Лет десять назад там было два краеведческих музея, но в одном позже открыли столовую. Мы зашли в тот, что остался. Среди прочих экспонатов — национальной одежды, керамической посуды и изображений бородатых мужчин с ружьями, — на стене висела огромная карта древней Абхазии. К какому веку она относилась, отчётливо не помню, но величина государства, именуемого тогда Абезой, а сейчас Аԥсны, поразила. Границы его широко раскинулись до современной Турции на юге, включили в себя большую часть Грузии и Армении, на востоке ушли высоко в горы, ныне российские, да и на севере прихватили те замечательные места, где в 2014 году феерично прошла зимняя Олимпиада.

Возвратившись после прогулки в домик, где мы снимали комнату у пожилой армянской пары, мы рассказали хозяевам о былом величии страны, где имеем возможность отдыхать. Судя по карте, это было самое большое государство Северного Кавказа и, надо полагать, самое могучее, раз так нешуточно поприжало соседние народы. Хозяин — Сергей его звали — умилился нашей наивности и изложил свою версию истории Кавказа. По ней первой во всём, конечно же, была Армения, владевшая когда-то и той землёй, на которой вздыбившиеся горы плавно уходят в волны Чёрного моря. На всякий случай мы загуглили, насколько позволяла тамошняя связь, «древнюю Армению», и сеть выдала нам целый веер карт со времён Хайаса и Урарту до античности, средневековья и современности, и везде (исключая последний период) Армения покрывала такие пространства, что могла соперничать с империей Александра Македонского. При Тигране II его воины на западных рубежах мыли сапоги в Средиземном море и стояли в двух шагах от Иерусалима.

А уже во Владимире, когда я крапал что-то за редакционным столом, ко мне пришёл посетитель — по виду и акценту «лицо кавказской национальности». Жаловался на плохую работу общественного транспорта. Но разговор с этой вечной темы перекинулся на тему более приятную — про Кавказ. Посетитель оказался грузином, мало того, когда-то он жил в Новом Афоне и вынужденно бежал оттуда во время войны 1992-93 годов. Вспоминая тамошние места, упомянул я про карты великой Абхазии и ещё более великой Армении. И тут же увидел горькую усмешку в глазах пришедшего. Он спросил, был ли я в Сочи, и сообщил, что раньше Сочи утопал в садах, посаженных мегрелами. Да-да, там жили мегрелы, которых мой собеседник относил к грузинам. И, соответственно, Сочи и Адлер, а может быть, и многое другое, когда-то принадлежало родному его народу.

Я не стал искать в Интернете карты великой Грузии. Поскольку заранее знал, что, само собой, увижу доказательства существования могучего государства, поглотившего львиную долю того, что ныне поглощено другими. И даже не на древних, а на вполне современных, но иностранных, картах Грузия начинается сразу южнее Адлера, а на севере упирается в Цейский ледник и Зругское озеро. Что уж говорить о временах правнучки Давида Строителя Тамары, чей официальный титул был «Царица абхазов, картвелов, ранов, кахов и армян, шахиня Ширвана и шахиншахиня, суверен Востока и Запада».

Подивившись на причудливую южную геополитику, я тут же поймал себя на мысли, что мне тоже присуще чувство «тоски по утраченному». Причём оно гораздо меньше обосновано, чем у горячих горных народов, поскольку это иллюзорная и мнимая утрата. А именно: когда кто-то из знакомых упоминает Гаврилов Посад или Шую, ныне относящиеся к Ивановской области, я всегда вклиниваю, что когда-то они были наши, Владимирской губернии. И границы-то поменяли задолго до моего рождения, и ни разу в жизни не доехал я ни до Шуи, ни до Гаврилов Посада (даю простор для комментариев: «А мы были — и там, и там, и ещё в Переславле Залесском»), но вот на тебе — как заходит о них речь, так сознание схватывает: «Наше, сюда!». А ведь они даже не за бугром — в России-матушке!

Или читал когда в детстве Эдуарда Зорина — приятные мысли шевелились. О том, что Владимиро-Суздальское княжество было о-го-го — от Волги до Белоозера, и Москва, столица нынешняя, богатая да напыщенная, обреталась всего лишь занюханным периферийным городишкой под крылом стольного града Владимира. Гордость распирала, чего уж там. Да и у многих, наверное, тёплые чувства шевелятся при виде старых карт и рисунков, где малая ли родина, целая ли страна, словно живая субстанция, растеклась по земному шару направо и налево, туда, где ныне уже иссякли её потоки. И только мы, выпив лишнюю чарку, начинаем чихвостить Александра II за продажу Аляски, а большевиков — за то, что отпустили ляхов и чухонцев. Чуть не со слезой — такая жалость!

У одного умного человека как-то прочёл: «Чем хуже у народа настоящее, тем светлее и величественнее мифы и легенды о высоком прошлом и больших путях в истории». Метко сказано, хотя объяснить тоску по империи (назовём это так) только хреновым состоянием экономики вряд ли можно. Тут, видимо, есть более тонкие струны, психологические. И не только в прошлое они уходят. Мне бы, например, очень не хотелось бы, чтобы лет так через триста или пятьсот, когда меня давным-давно уже не будет, кто-то из живущих здесь, где я сейчас копчу небо, с удивлением узнал бы, что место это, оказывается, не всегда было китайским. И что на месте миллионника 城市 когда-то стоял город Владимир. И что от него ничего не осталось. И от людей тех тоже — ничего. Ну, ладно, может, новосёлы не китайцы будут. Может, ещё кто, кому пассионарная шлея попадёт под хвост. Но всё равно — заранее обидно. Мы тут на Аляску губу раскатали, а нам — вот те раз! — рашн аншлюз и полное забвение!