Где жил главный бакенщик владимирской литературы?
Избушка бакенщика на Клязьме под Мстерой, заросший дом в деревни Калиты, сельское кладбище в селе Станки — путешествие по следам рассказа «Снежные поля» Сергея Никитина.
Гора, заросшая деревьями, которые скрывают необычную деревянную церковь в деревне Налескино Вязниковского района Владимирской области, синяя рябь широкой Клязьмы, пляж у красивого изгиба реки, рыбаки с удочками, следы кострищ. Когда-то пейзаж дополняла небольшая избушка бакенщика, в которой гостили известные писатели и поэты Советского Союза. В конце 80-х годов домик бакенщика сгорел, место поросло ивняком. Случай привел меня этим летом под Мстёру, и я решил заглянуть в это знаковое для владимирской и российской литературы место.
О том, что по Клязьме, когда она еще была судоходной, специальные люди плавали вечерами на лодках и зажигали керосиновые фонари на бакенах, я узнал из рассказов и повестей владимирского писателя Сергея Никитина. Бакены предупреждали корабли об опасных местах, а специальные люди звались бакенщиками. Люди этой романтической профессии всю навигацию жили на Клязьме до середины 1950-х годов, когда по свидетельству Никитина, «фотоэлемент, зажигавший бакены с наступлением темноты и гасивший их с рассветом, крохотная штучка, умещающая на ладони, в одно лето сделал ненужным и керосиновый фонарь, и долбленый ботик, и чистенькую избушку на берегу».
Одному из бакенщиков Владимирской области — Леониду Ефимовичу Бударину, его гостеприимному домику на Клязьме у деревни Налескино Вязниковского района и его родной деревне Калиты — суждено было попасть в советскую литературу. Друзьями бакенщика были Эммануил Казакевич, Александр Твардовский, Сергей Никитин и Алексей Фатьянов. Все они в 40-50-х годах не раз гостили на его «бакене № 106». Их влекла красота местной природы, покой, а еще народная мудрость, жизнелюбие и живое, меткое слово Бударина. Здесь писатели купались, рыбачили, варили уху, спорили о жизни и о литературе, писали. Бакенщик «дядя Лёня», судя по всему, в душе сам был поэтом, и вдохновлял своих гостей на лирический лад и творчество.
«Он жил со вкусом, радостно, светло и безбедно… И странно было видеть в нем, человеке, органично живущем в природе, какое-то слегка удивленное внимание к ней. Он часами просиживал возле улья, дивясь непостижимо разумной работе пчел; или вдруг начинал рассказывать о заречных озерах, лесах и болотах с таким восторгом первооткрывателя, словно это был не вдоль и поперек исхоженный всеми местными рыбаками и охотниками край, а какое-то тридевятое царство, где не удивительно встретить и бабу-ягу в ступе. На берегу он жил в чистой, оклеенной светленькими обоями избушке под березами и тополями. Там стояли две кровати с марлевыми пологами, стол, батарейный приемник, этажерка с историческими романами, два стула, шкафчик с посудой», — писал Сергей Никитин.
После упразднения профессии бакенщика Бударин ушел на пенсию, но летом жить на реке не перестал: выкупил избу у государства и по-прежнему привечал гостей — в садке держит стерлядь на уху, столик у дома ставит, чтобы литераторы «свои впечатления на деревьях не записывали». Зимы он проводил в своей родной деревне Калиты, которая стоит в двух верстах от избушки на Клязьме.
«Часто, уже в старости, говаривал он: «Вот бы мне лосиные ноги. Всю бы землю напоследок обежал. Так бы и стеганул по гарям, по лесам, по болотам», — писал Никитин.
Умер бакенщик в феврале 1964 года на 75-м году жизни. Для Сергея Никитина уход друга был очень большой потерей. Его смерти и похоронам он посвятил пронзительно-щемящий рассказ «Снежные поля», который многие считают одним из самых красивых в творчестве писателя и владимирской литературе в целом. Никитин рассказывает, как добирается заснеженными полями от станции до дома Бударина, как его согревают на теплой печи, как в ночь трактор расчищает дорогу до кладбища, как вспоминают бакенщика его земляки, как несут гроб по деревенской улице под звуки марша «На сопках Маньчжурии». Автор противопоставляет живую человеческую скорбь с «равнодушной, величавой холодностью» морозного дня, с «невозмутимой ясностью» солнца, неба, снегов и хвойных далей.
То, что действие рассказа происходит в Калитах, я узнал много лет назад от вдовы Сергея Никитина Клары Михайловны. К этой деревне от места, где стоял бударинский бакен № 106, я пробирался лесной дорогой по краю глубокого оврага, а потом по заросшими травой по пояс полями. Два покосившихся нежилых дома, почти по крышу «утонувших» в зарослях палисадника, встречают при входе в селение. Дорога посередине Калит наезжена, кое-где перед домами выкошено, мелькает свежее железо на крышах, видны новые заборы. Встречаю первого человека, мужчина не коренной житель, но указывает на дом бакенщика Бударина на дальнем краю деревни. Иду туда, но дорогу преграждает болото, образовавшееся прямо на деревенской улице. Сквозь травы в рост приходится обходить это гиблое место. Тут же натыкаюсь на дом с рухнувшей крышей, заросший по резные наличники иван-чаем.
Следующий дом тоже стоит с выбитыми стеклами. Дом Бударина, с богатыми наличниками, замысловатым слуховым окном и широкими проездными воротами — второй с краю, напротив небольшого пруда. Вокруг — березы, кустарники, трава и ни души. Немного не верится, что здесь когда-то кипела колхозная жизнь, которую описал в «Снежных полях» Сергей Никитин. По пояс заросли травой и поля, по которым несли хоронить бакенщика.
Единственный встретившийся житель Калит не смог сказать мне, где похоронен Леонид Бударин. От него удалось узнать только, что его внучка живет в соседнем селе Станки. Разыскать Тамару Запевалову в Станках помогла директор местной библиотеки, с которой мы столкнулись случайно у дверей учреждения культуры. Внучка прекрасно помнит своего известного деда и его гостей, она бывала в его избушке на Клязьме и присутствовала при его похоронах. По ее словам, Бударин родился еще при царе Александре III в 1890 году, работал где-то в Сибири приказчиком, воевал в Первую мировую войну. Внучка сказала, что дед был «ходячей энциклопедией», поэтому к нему и тянулись писатели. Сохранились книги с дарственными надписями литераторов, гостивших на «бакене № 106».
Тамара Запевалова рассказала, что самый главный бакенщик владимирской литературы был похоронен не в Налескино, а на кладбище в Станках. Тоненькие «березки-свечки» этого погоста, описанные Никитиным, за 50 с лишним лет превратились в высокие деревья. Фотографии «дяди Лени» на его могиле нет — только следы от керамической тарелки портрета.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции