Владимирские СМИ на грани закрытия из-за корона-кризиса. Главный редактор газеты «Молва» Евгений Скляров рассказывает, как медиа выживали и в более сложные времена

Коронавирус остановил экономику, а то, что люди получают информацию, происходит вопреки бизнес-модели негосударственных СМИ. Без рекламы журналистам не с чего платить зарплату. Нечто подобное уже было в истории владимирской журналистики. Рассказывает главный редактор легендарной газеты «Молва» Евгений Скляров.

В правительственном списке системообразующих предприятий, куда вошли, в том числе, телеканалы, медиахолдинги, издательства — нет региональных изданий. Это значит, что на помощь из бюджета им рассчитывать не приходится. Между тем, проблемы с которыми столкнулись региональные издания из-за пандемии, очевидны — сокращение рекламных бюджетов. Из-за этого, что также очевидно, последует сокращение зарплат и, может быть, сотрудников.

Евгений Скляров был главным редактором газеты «Молва» от ее восхода и до заката, от первого номера и до последнего. Мы поговорили с ним о том, как пресса удержала равновесие в девяностые.

Давай вспомним те годы — не в плане геройской снисходительности к нынешним проблемам отрасли: мы же выжили. А чтобы поделиться опытом проживания тех лет, может, он кому-то полезным окажется. «Молва» стала выходить в девяностом году. Дальше талонная система, гайдаровские реформы, когда цены были отпущены, инфляция, бартер — слово, которое уже забыто. Ты просыпался в ужасе от мыслей, что будет с газетой, чем платить зарплату людям? Были у тебя план «А» и план «Б», если план «А» не сработает?

Как ни странно, в ужасе-то я не просыпался, потому что план, действительно, был. Во-первых, газета приносила неплохой доход, у нее был тираж под тридцать тысяч экземпляров — немыслимый по сегодняшним временам, и она хорошо расходилась по подписке и в розницу. Потом мы очень быстро организовали выпуск приложения бесплатных объявлений «Кубик». Он успешно реализовывался через киоски, и тоже довольно большим тиражом. Был у нас еще опыт издательской деятельности: в кооперации с известным теперь владимирским издателем Евгением Зарецким выпустили роман Мориса Дрюона «Проклятые короли». Вот на этом заработали. Говорить о рекламе тогда не приходилось, ее не было в современном понимании, никто тогда не понимал, что такое рекламные бюджеты, никто их не планировал. Реклама если и была, то опять-таки в виде каких-то объявлений.

А реклама таких гигантов надувательства как «МММ», «Хопер-инвест», «Властилина»? В «Призыве», где я тогда работала, под нее целые полосы отводились. Это же как раз начало девяностых, о которых мы говорим.

Да, они добрались в девяносто втором-девяносто третьем году и к нам, во Владимир, но все равно после девяносто второго года, когда правительство отпустило цены, и каждый в стране на себе почувствовал, что такое шоковая терапия, наше благоденствие в редакции резко снизилось. И мы решили заняться прямой коммерцией. Тогда не было бизнесменов, тогда были коммерсанты, если ты помнишь.

И кооператоры. Шили куртки-варенки, полиэтиленовые пакеты выпускали. А потом стали олигархами и владельцами телевизионных каналов и издательских домов.

Кстати, с курток у нас и началось. Был у меня такой журналист — Олег Семенов, я его из «Призыва» переманил, позже он стал моим заместителем. Разносторонне одаренный был человек — и журналист неплохой, и коммерческая жилка у него была, и сметка практическая. И вот однажды смотрю, он в какой-то модной куртке, кожаная, отделана вельветом. Что, спрашиваю, за куртка такая, откуда? Сам, говорит, сшил. Тогда с вещами было туго, нам, помню, в редакцию из фонда горсовета, занимавшегося распределением дефицита, его один рабочий возглавлял, несколько пар обуви выделили. Так, мы их разыгрывали, потому что на всех не хватало. В общем, мы с Семеновым разговорились, и он говорит: «А давай сами зарабатывать? — Давай, говорю. На чем? — Давай швейный цех организуем?»

Здесь должен быть слышен мой смех.

Да, абсурдная, казалось бы, идея: где газета — и где швейный цех. Но мы его организовали! Начали искать по селам швейные машины промышленного типа, у нас же область всегда была швейной, даже в селах были какие-то производства, цеха. Когда началась приватизация, то люди получали в процессе дележа имущества как раз швейные машины. Не могу стопроцентно это утверждать, но процесс, кажется, был такой. И мы эти машины скупали. Установили их в подвале здания, где размещалась редакция — на Октябрьском проспекте, 3. Изменили профиль своей организации, до этого у нас была просто редакция, а тут мы стали рекламно-коммерческим агентством «Молва». И стали шить джинсы. А я из редактора стал директором.

Давай про джинсы подробнее, культовая все же вещь. Где брали ткань, кто шил?

Ткань мы нашли в городе Родники Ивановской области, они ее единственные тогда в России производили. Администрация города, которая была нашим соучредителем, выделила нам беспроцентный кредит — 5 миллионов рублей, неденоминированных еще, и мы этой тканью затарились. Швей набрали довольно быстро, потому что и тогда предприятия либо закрывались, либо шли сокращения. Нашли к ним опытного организатора производства, Олег Семенов его нашел, это был бывший сотрудник спецателье, которое обшивало важных людей из обкома партии и облисполкома, а также их жен. Этот человек — Александр Ступаков потом туристическим бизнесом стал заниматься, наверное, у него сейчас тоже дела плохи. А тогда он нам хорошо помог, мастером в своем деле оказался. Наши родственники привезли одежный каталог из Франции, и я увидел там детский джинсовый комбинезон. Говорю: «Такой сошьете? — Посмотрим». И через два-три дня сшили отличные штанишки с помочами для моей дочери.

Ходовым товаром джинсы оказались?

Не помню, сколько они стоили, но брали их люди хорошо. Потом в городе еще довольно долго встречал людей в наших джинсах. И так этот успех нас вдохновил, что вскоре мы открыли магазин по типу «сельпо». Колбасу не продавали, но были там те же самые джинсы, другие промтовары, печенье, соки, крупы… Магазинов тогда еще было мало, и покупатели быстро нашли к нам путь. Тогда же мы стали брать на реализацию александровские телевизоры, тоже дефицитный в то время товар. Кстати, на телевизорах выяснилось, что наши люди не такие уж незадачливые бизнесмены, какими кажутся. Они покупали телевизоры, а через некоторое время их нам возвращали, имели право по закону. И не потому, что был брак, а чтобы получить за них больше, чем отдали — инфляция была такая, что утренняя цена на товар сильно отличалась от той, что была накануне. То есть это было такое своеобразное вложение денег. Мы на этих телевизорах чуть не разорились.

Скажи, это был просто коммерческий азарт — получалось и поэтому делали, или для редакции это было насущной необходимостью?

Мы в самом деле поняли, что без этого не выжить, что зарабатывать надо самим. Администрация, как соучредитель, продолжала выделять нам деньги, но они были очень небольшими, финансовых проблем не решали. А бывало, что и у администрации не было денег, мне звонил мэр Игорь Васильевич Шамов и говорил: «Водкой возьмешь?». Администрация в то время была соучредителем нашего ликеро-водочного завода, у которого денег не было даже на налоги, с запада пошло разное дешевое пойло, типа спирта «Royal». И завод разные вопросы решал путем бартера — натурального обмена. Мы в эту схему попали — я потом эту водку отдал то ли за бумагу, то ли еще за что-то — не помню.

Ты вспоминаешь те времена как веселые или как тяжелые?

Это был период романтизма, так скажу. Мы купили половину киоска у одного мелкого предпринимателя-ларечника, на пересечении Диктора Левитана и проспекта Ленина, со стороны поликлиники, и вся редакция там по очереди сидела. Свою газету мы там продавали, продукты какие-то, сигареты. И даже я там полдня отсидел. Примерно в то же время Алексей Мельников, бывший директор «Автоприбора», предприниматель со сложной судьбой, выделил нам на первом этаже бывшей «Лакомки» закуточек, где мы открыли музыкальный магазин. Продавали магнитофоны, музыкальные центры, видео- и аудиокассеты. А закупалось это все на знаменитой Горбушке. Ездили туда втроем — я как шофер, а Ступаков и Семенов, как великие эксперты, ходили по рядам, торговались.

Классическая схема — диверсификация дохода. Чувствовали себя более устойчиво?

Мы стали натурально богатеть. Сначала купили для редакции «Ниву», потом газель. Газель понадобилась, когда мы стали мебелью заниматься, был у нас и такой этап. Этот вид бизнеса был, кстати, самый доходный. Надо сказать, что нам повезло в каком плане — Дом политпросвещения, где находилась редакция, был в заброшенном состоянии, бесхозный по сути. И поэтому за аренду с нас ничего не брали, ни копейки. При этом там были громадные помещения на нижних этажах — подвалы. Мы сделали там склады, куда стали возить из Польши мебель, она пользовалась популярностью у народа, а ее закупочная цена позволяла получать приличную прибыль. Завершающим этапом нашей коммерческой деятельности стало открытие в нашем же здании классического продовольственного магазина. Но тогда, конечно, рыночная ситуация играла на нас, можно было втиснуться в любую нишу. Сейчас это было бы, видимо, куда сложнее.

Ты кем в то время был больше — редактором или директором?

В итоге пришлось выбирать, потому что оказалось невозможно совмещать. Начну с серьезного, как это все схлопнулось, а закончу смешным. «Молва», скажу без ложной скромности, была довольно острой по тем временам газетой. И это вызывало раздражение у чиновников и в городской администрации, и в областной. И то, что мы коммерцией занимались, тоже вызывало раздражение, мы с этой стороны были уязвимы для любого милиционера, проходившего мимо. Им ничего не стоило зайти к нам и начать проверять, например, ценники. Все думали, что мы в золоте купались, а на самом деле львиная доля доходов шла на зарплаты, на покупку бумаги, типографские расходы, потому что сама газета к тому времени уже не зарабатывала. И у нас пошли проверки, которые продолжались не один год. Дошло до того, что в прокуратуру и пожарную инспекцию я ходил как на работу. Думаю, та же пожарная инспекция, скорей всего, по наущению предъявляла претензии. А я брал с собой туда нашего фотографа Володю Филимонова, и при них давал ему команду: «Всех снимай, всех этих полковников, подполковников». И они как бы тушевались. И выносили нам предупреждение, а не штрафы, потому что на штрафах можно было разориться. Вот такая обстановка давления создавалась. Не хочу уходить в политику, но на самом деле и из-за нее к нам цеплялись, потому что мы не только писали не так, по мнению чиновников, но и поддерживали не тех кандидатов на выборах.

То есть так называемой крыши у вас не было?

Ты имеешь в виду криминальную?

Ну почему, может быть ровно из противоположной сферы — некие конструкты влияния, которые были бы заинтересованы в том, чтобы была такая смелая, независимая от финансовых потоков газета.

Знаешь, чем отличается демократия от тоталитаризма? Тем, что трудно найти всеобъемлющую крышу. Ходил я объясняться, опять же, к начальнику налоговой, говорил, а вот Игорь Васильевич Шамов… А мне в ответ: «Что мне Игорь Васильевич, я ему не подчиняюсь, у меня федеральная структура». И таких случаев было миллион. Были и смешные истории, которые, тем не менее, тоже привели нас к мысли, что надо заканчивать с коммерцией. Например, в газете проходит строгая заметка, что такая-то фирма поставляла недоброкачественный товар, была проверка. А эта фирма оказалась поставщиком нашего продовольственного магазина. И они прибегают: да как вы могли, мы же вам колбасу отгрузили, вы что! И такие случаи не раз бывали. Короче, распродали мы свое торговое оборудование — и на этом закончили с коммерцией. Да и конкуренция к тому времени уже высокая была, магазины открывались один за одним.

Подведя черту под темой выживаемости «Молвы» в девяностые. Это ведь общемировой тренд сейчас — ровно то, что вы делали: диверсификация дохода. «Нью-Йорк Таймс», например, продает через свой сайт гаджеты, глянец — брендовую одежду, Bloomberg

и наш телеканал Russia Today

— контент своих видеоагентств, какие-то издания занимаются организацией событий для аудитории и спонсоров. Не говоря уж про интернет-магазины. То есть все та же коммерция, с которой вы начинали. Это было до пандемии, но очевидно, что сейчас издания будут в еще более активном поиске и других источников доходов.

Мы ведь даже хотели кафе открыть в нашем же здании, проект в архитектуре заказали, и нам его сделали. Слава богу, что не открыли, вот бы намучились, сложный бизнес. А уж сейчас точно бы разорились, как большинство точек общепита.

Давай побурчим под занавес на правах легионеров отрасли: что тебе не нравится в нынешних СМИ? Чего ты там не находишь, а хотел бы?

Во-первых, что бросается в глаза, все перешли на нейтральный информационный контент. Почитать статью, посмотреть телевизионный сюжет с позицией — невозможно, практически нет их. Может, это боязнь обвинений в пристрастии, может, такой способ обезопасить себя, не знаю. «Молва» больше половины своего срока существования работала с городской администрацией. Потом мы стали работать под ВЭМЗом, и я понял, что работать с бизнесом гораздо труднее, там еще больше зашоренности, опасений, что бизнес рухнет из-за неосторожного слова. Но мне кажется, все же должны быть разные точки зрения. Они создают объемное представление о проблеме, позволяют взглянуть по-новому на старую, может быть, заговоренную тему. Вот этого почти нет. Очень мало аналитики. Мы, кстати, пытались это делать и в последние годы сделали правилом открываться проблемной статьей.

Поэтому вы изменили слоган газеты с «Рассказать все, рассказать быстро» на «Для тех, кто думает»?

Да мы поняли, что за интернетом и телевидением нам не угнаться. У меня лежит подшивка газеты, открыл ее недавно — один из номеров начинается большой статьей Елены Левицкой «Цыганский вопрос». У нас во Владимире есть микрорайон, где цыгане компактно проживают, вот она туда съездила, поговорила с полицией, местными жителями, администрацией. Проблематика даже сейчас актуальная, дает о себе знать в разных регионах. И мы тогда взяли за правило каждый номер открывать такого рода публикациями — о том, что происходит на еще живых заводах, в бывших колхозах, подмятых агрохолдингами, о помещичьих нравах местных богатеев. Вот этого нет абсолютно. Я помню, как Василий Васильевич Чумаров, ветеран журналистики, преданный ей бесконечно, приходит ко мне и говорит: «Хочу написать, что в сетевых магазинах происходит», он в одном из них дворником подрабатывал. Я повел его к себе, нашел ему номер «Нового мира» с романом Ильи Штемлера «Универмаг». Почитай, говорю, и напиши что-то в этом духе. Он почитал — и написал интереснейший материал. Шуму было. Где сейчас материалы, как мошенничают, например, с ценами в сетевых магазинах? Это же не политический переворот, не подрыв авторитетов, но все почитали бы, уверен.

А мне людей не хватает. Их незамутненных историй, через которые читатели видели бы пути выхода из своих сложных ситуаций, давали эмоциональную подзарядку.

Мы у себя делали цикл материалов о людях разных профессий. Уже упоминавшийся Олег Семенов, помню, сделал большой материал с нашим известным судебно-медицинским экспертом Верой Миртовой, как детектив читался. РБК, который я регулярно смотрю, делает такие материалы о людях бизнеса, но от этого несет пиаром все же. А вот чтобы человек рассказал о своей судьбе, где она у него сломалась и пошла не туда, или, наоборот, туда… Но, может быть, это и вернется.

Скучаешь по редакции? Чего не хватает из той работы больше всего?

У нас с женой трехкомнатная квартира, пиши — не хочу, никто не мешает. Но писать я всегда мог только в редакции, сколько бы народу там не толкалось. У нас, кстати, двери всегда были широко открыты, и я считаю, это правильно, что люди шли в редакцию. Кто-то — выпить, кто-то — просто поговорить, а кто-то и тему приносил.